На правах рукописи
ЧЕРНИГОВСКИЙ Дмитрий Николаевич

Биография А.С. Пушкина в литературоведении

1920−1930-х годов в СССР и русском зарубежье:

генезис, эволюция, методология
Специальность 10.01.01 − русская литература

АВТОРЕФЕРАТ

диссертации на соискание ученой степени

доктора филологических наук

Москва–2009

Работа выполнена на кафедре русской литературы филологического факультета Московского педагогического государственного университета

Научный консультант: доктор филологических наук, профессор

Коровин Валентин Иванович

Официальные оппоненты: доктор филологических наук, профессор

Михайлова Наталья Ивановна

доктор филологических наук, профессор

Вершинина Наталья Леонидовна

доктор филологических наук, старший научный сотрудник Сурат Ирина Захаровна

Ведущая организация – Московский государственный университет им. М.В. Ломоносова

Защита состоится «___» _______ 2009 г. в «___» часов на заседании диссертационного совета Д 212.154.02 при Московском педагогическом государственном университете по адресу: 119992, г. Москва, ул. Малая Пироговская, д. 1, ауд. № 304.

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Московского педагогического государственного университета по адресу: 119992, Москва, ул. Малая Пироговская, д. 1.

Автореферат разослан «___» _______ 2009 г.

Ученый секретарь

диссертационного совета Волкова Е.В.

Настоящая работа, имеющая историографический характер, представляет собой вклад в развитие истории пушкинистики. Подведение итогов разви­тия пушкиноведения, критическое осмысление его полуторавековой истории представляется тем более необходимым, что современное состояние науки о Пушкине нельзя при­знать удовлетворительным. До сих пор мы не имеем ни завершенного академическо­го собрания сочинений поэта, ни пушкинской энциклопе­дии. И что особенно досадно, у нас все еще нет научной биогра­фии, в полной мере учитывающей духовное ста­новление поэта. Правда, в последнее вре­мя, благодаря усилиям С.Бочарова, В.Коровина, В.Непомнящего, И.Сурат работа по созданию та­кой биографии сдвинулась с мертвой точки. Думается, что воссоздание картины борьбы идей и методологий, которая составляет содержание истории изучения Пуш­кина, необходимо для выработки правильных ори­ентиров развития пушкинистики на современном этапе ее существования. В связи с этим надо сказать, что пушкинистика как само­стоятельная (уже с конца XIX в.) отрасль литературоведе­ния очень рано проявила склонность к самоанализу. Созданные на рубеже XIX–XX вв. работы П.Владимирова, В.Сиповского, С.Трубачева начали традицию критико-библиографического изучения пушкиноведения. После Октябрьской революции также предпринимались попытки обобщить опыт пушкинистики. Так, в 20-е гг. были опубликованы труды Н.Пиксанова, И.Сергиевского, Б.Томашевского; в 30-е гг. – Д.Благого и П.Лебедева-Полянского, в 50-е гг. – Томашевского и Б.Мейлаха. В 1966 г. вышла в свет монография «Пуш­кин: Итоги и проблемы изучения». Эти публикации, некогда очень ценные, сейчас устарели как в плане идеологической оценки явлений, так и в плане методологии их аналитического описа­ния, кроме того, они не учитывают пушкиниану эмиграции. В последние годы появился ряд новых работ, как переосмысляющих уже изученный прежде материал, так и вводящих новые факты в научный оборот. Мы имеем в виду работы А.Асадуллина, Б.Горовица, В.Есипова, О.Муравьевой, С.Панова, И.Паперно, В.Проскуриной, В.Цуркан, С.Шумихина, Е.Ясаковой. Несмотря на появление в последнее время исследований М.Васильевой, О.Казниной, С.Кибальника, Т.Кондратьевой, В.Марковича, О.Михайлова, В.Перельмутера, В.Пискунова, И.Симачевой, И.Сурат, Р.Янгирова, а также коллективной монографии «Пушкин и культура русского зарубежья» (2000) и осуществленных М.Филиным републикаций работ пушкинистов-эмигрантов, пушкиноведение русского зарубежья в целом еще не введено в научный оборот и ой, И.З. Сурат, М.Д. Филина ________________________________________________________________________________________________не осмыслено. Учитывая сказанное, необходимо по-новому просле­дить пути развития русского пушкиноведения с того момента, когда оно, прежде единое, разделилось на две ветви, питаемые общим корнем; необходимо выявить те объективные дости­жения этих двух ипостасей пушкинистики, кото­рые могли бы стать импульсом к дальней­шему развитию науки о Пушкине, вновь обретающей состо­яние единства в рамках общего идейно-политического и ин­формационного пространства. Конечно, данная работа не ставит перед собой столь глобальной задачи и обращается только к одному из ее ас­пектов − к истории изучения пушкинской биографии. В связи с этим в диссертации дается определение термина «биография» и различных разновидностей биографического жанра, таких, как научная, художественная биография, научная писательская биография, «духовная биография».

Итак, объектом рассмотрения в диссертации являются как законченные научные жизнеописания Пушкина, так и исследования, посвященные частным вопросам биографии поэта. Вне нашего поля зрения остались беллетризованные биографии, являющиеся фактом художественной литературы. Вместе с тем, воссоздавая исторический контекст развития пушкинистики, мы касаемся отдельных беллетризованных жизнеописаний Пушкина и методологических проблем, связанных со спецификой жанра художественной писательской биографии. Нашими предшественниками в этой области пушкиноведения были Д.Благой, Г.Винокур, Б.Городецкий, Б.Казанский, Я.Левкович, Б.Мейлах, Н.Мордовченко, И.Сурат и др. Однако очевидно, что степень изученности избранной нами темы является недостаточной, и это дает нам возможность внести определенный вклад в ее разработку. Мы ограничиваем обзор материала узкими хронологическими рамками − 20−30-ми гг. Такое ограничение вызвано тем, что в это время, когда осуществлялась подготовка к пушкинскому юбилею 1937 г., особенно ост­ро стоял вопрос о создании жизнеописания великого поэта и велись методологические споры по это­му поводу, были созданы и в СССР и в русском зарубежье солидные биографические работы. Уже 40-е гг., например, в данном отноше­нии бесплодны, так как для СССР это тяжелейшее военное и послевоенное десятилетие, а для Зарубежья не менее тяже­лый период распада европейских и азиатских русских эмиг­рантских диаспор.

В диссертации были поставлены следующие цели. Первая заключается в контекстном анализе пушкиноведческих биографических исследований, созданных в указанный выше хронологический период. Вторая цель данного исследования лишает его исключительно ретроспективного характера, поскольку в работе намечаются с учетом достижений пушкинистики прошлых лет некоторые перспективы развития биографической пушкинианы. В связи с поставленными целями исследования решаются следующие задачи:

1. 
   изучается проблема создания писательской биографии (как таковой и пушкинской в частности) в СССР и русском зарубежье;
   
2. 
   анализируется разработка методологии биографических изучений в советском и эмигрантском пушкиноведении и, в частности, решение важных для биографики проблем пушкинской двойственности и автобиографичности пушкинского творчества;
   
3. 
   рассматривается история изучения психологии личности Пушкина в литературоведении и психологической науке в СССР и русском зарубежье. Постижение индивидуального своеобразия великого поэта — это важнейший аспект биографического знания о нем, теснейшим образом связанный с разбираемы­ми в диссертации вопросами методологии изучения его жизни и творчества;
   
4. 
   рассматривается история изучения политической биографии поэта в дореволюционной России, СССР и русском зарубежье. Значение этого аспекта биографической пушкинианы обусловлено тем, что общественно-политические взгляды Пушкина в период идеологического размежевания между советскими и эмигрантскими пушкинистами являлись наиболее востребованным объектом исследования. Кроме того, политическое мировоззрение − это важная составляющая личностной индивидуальности поэта и решающий фактор его творческой эволюции.
   

Формулирование данных задач диктуется не только поставленными целями исследования, но и приоритетными направлениями в пушкиноведении. Данный комплекс задач определил структуру исследования: диссертация состоит из трех глав, первая из которых посвящена теоретической проблеме создания писательской биографии и анализу методологии биографических изучений, вторая − изучению психологии личности и творчества Пушкина, а третья прослеживает историю изучения политической биографии поэта.

Несмотря на наличие ряда исследований по истории пушкинистики, работа обладает высокой степенью новизны и актуальности.

Новизна диссертации обусловлена тем, что в ней рассматривается более обширный, чем у наших предшественников, материал исследова­ния, поскольку проводится сопоставительный анализ дореволюционного, со­ветского и эмигрантского пушкиноведения, причем не только законченных жизнеописаний, но и работ, посвященных изучению частных вопросов пушкинской биографии.

Актуальность исследования связана с тем, что еще не создана пушкинская биография, соответствующая современным научным стандартам. Опыт в решении этой проблемы, накопленный пушкинистикой, и намеченные нами перспективы методологического характера могут пригодиться для дальнейшего развития биографического пушкиноведения.

Методологическая основа диссертации обусловлена поставленными целями и задачами исследования, а также характером изучаемого материала. Соответственно мы используем такие исследовательские методы, как историко-генетический, сравнительно-исторический и сравнительно-типологический, а также метод направленной интерпретации (герменевтика). Таким образом, работа имеет не только описательно-аналитический, но и сопоставительный характер.

Научно-практическая значимость диссертации. Материалы и результаты исследования могут быть использованы в научных статьях и монографиях по истории русской литературы и отечественного литературоведения, а также при создании учебных пособий для студентов вузов и учителей средних школ. Кроме того, они могут быть учтены при разработке академических и специальных лекционных курсов по истории русской литературы XIX–XX вв.

Апробация работы. Основные положения диссертации отражены в двух монографиях, статьях и тезисах докладов на научных и научно-практических конференциях. Общее количество работ по теме диссертации 30 (объем 33,15 п.л.).

Результаты диссертационного исследования обсуждались на заседаниях кафедры русской литературы МПГУ, на международных и всероссийских научных и научно-практических конференциях в Москве, Йошкар-Оле и Кирове.

Структура работы определяется поставленными целями и задачами и включает в себя введение, три главы, заключение, примечания и библиографический список. Объем работы 482 страницы. Список литературы содержит 502 наименования.
Основные положения, выносимые на защиту:
1. Пушкиноведение СССР и русского зарубежья в 1920−1930-е гг. представляет собой единый текст, обладающий некоторыми общими структурными и типологическими признаками.

2. Советская и эмигрантская пушкинистики, разрабатывая методологию изучения пушкинской биографии, пришли к однородным результатам, которые стали теоретическим фундаментом для биографов поэта в 19201930-е гг. и взяты на вооружение современным пушкиноведением.

3. Наиболее оптимальной жанровой формой пушкинской биографии, отвечающей современным научным стандартам, должна стать духовная, или внутренняя биография Пушкина.

4. Советская и эмигрантская пушкинистики, поставив цель исследовать психологию личности Пушкина, шли сходным путем. В обоих случаях использовались приемы и средства, выработанные психологической школой в литературоведении, классической экспериментальной психологией, а также психоанализом. Успех сопутствовал лишь тем исследованиям проблемы, которые осуществлялись с применением комплексного, междисциплинарного подхода.

5. Система общественно-политических взглядов поэта не только была идеологически ангажированным и в силу этого популярным объектом изучения, но и являлась сюжетной канвой для наиболее значительных биографий поэта в СССР и в эмиграции.

6. Современное представление об эволюции политического мировоззрения Пушкина сложилось благодаря работам кн. П.Вяземского и П.Анненкова, написанным в 1870−1880-е гг. В результате наиболее значительные биографии поэта, созданные в XX в., базировались на предложенной ими концепции пушкинского либерального консерватизма.

7. В силу особенностей поэтического мировидения Пушкина его политическая биография имеет исключительно историко-литературное и художественное значение. Целесообразно вслед за В.Ходасевичем рассматривать политическую биографию поэта как составную часть его духовной биографии.
Основное содержание диссертации
Во Введении обоснованы актуальность и новизна темы исследования, сформулированы его цели и задачи, определена методологическая база.

Глава I. «Проблема создания биографии А.С. Пушкина в СССР и русском зарубежье в 19201930-е годы». Задача написания идеологически «правильной» биографии Пушкина была выдвинута уже в первые годы существования советского го­сударства. Актуальность создания научной пушкинской биографии силами советского литературоведения диктовалась также тем, что дореволюционная наука не смогла решить данную проблему. По крайней мере, два серьезных препятствия помешали ее решению. Первым являлась нехватка фактического материала, связанная с отсутствием до начала XX в. доступа пушкинистов в ведомственные архивы, а также существование этического и юридического запрета на использование некоторых известных им документов. Вторым препятствием была недостаточная разработанность ряда частных вопросов пушкинского жизнеописания. Работа над пушкинской биографией в советское время, таким образом, стимулировалась еще и тем, что исследователи получили уже неограниченный доступ в фонды государственных и частных архивов, где были обнаружены новые материалы, обогатившие имевшиеся к тому времени представления о жизни Пушкина. При этом прежние идеологические, юридические и этические препоны в силу смены политического строя исчезли. Но, несмотря на благоприятные факторы, созданию пушкинской биографии в начале 20-х гг. препятствовала ситуация, сложившаяся в этот период в советском литературоведении, которая заключалась в том, что два ведущих направления в науке о литературе формализм и социологизм пренебрегали биографическими исследованиями. Однако отрицание необходимости учитывать индивидуальность автора художественного текста шло вразрез с необычайным интересом широких читательских масс к биографии писателя. Повышенное внимание к биографической литературе стимулировалось и общемировой популярностью жанра романизированного жизнеописания, и теми исследованиями, которые вели сторонники биографического метода. Нужно все же заметить, что этим исследователям законченного жизнеописания Пушкина создать не удалось. Произошло это потому, что данный метод с присущим ему эмпиризмом, не позволявшим делать широкие выводы и обобщения, поневоле препятствовал появлению научной синтетической биографии великого поэта.

Уже во второй половине 20-х гг. на фоне угасания биографизма его критики – социологисты – пришли к признанию необходимости биографических исследований, но лишь в качестве подсобного материала для изучения литературного процесса. Между тем в этот период произошло сближение формалистов и социологистов, а точнее, во многом вынужденное подчинение «чистого» литературоведения литературоведению идейно-политически ангажированному. Кризис формализма заставил участников «Опояза» обратиться к традиционным методам изучения литературы, в том числе и к биографическим исследованиям. При этом формалисты старались с утилитарной точки зрения мотивировать отрицавшуюся ими ранее ценность писательской биографии. Синтез социологизма и формализма благотворно сказался на изучении пушкинской биографии в плане разработки ее новых тем и аспектов. Между тем продемонстрированное советскими литературоведами прагматическое отношение к биографии человека-творца хорошо иллюстрирует начавшийся уже в первые годы советской власти процесс превращения человеческой личности в винтик гигантской социальной машины. Иначе рассуждал в 1927 г. Г.Винокур, полагая «историю личной жизни»¹главной задачей жизнеописания. К сожалению, этот подход к жанру биографии не был усвоен советской наукой. Победил иной принцип построения писательской биографии – вульгарно-социологический. В 1934 г. Д.Благой заявил, что «творческая жизнь Пушкина» является «конкретным выражением современного ему исторического процесса движения русской жизни от... феодально-крепостнической действительности к действительности буржуазной» . При этом Благой отметил, что «узко-личная жизнь… более или менее существенный подсобный материал к созданию социальной биографии Пушкина»². Данные слова неопровержимо свидетельствуют о том, что исследователь в значительной степени пересмотрел свои взгляды на роль великого человека в историко-культурном процессе. Этот пересмотр прежних позиций не был случайным: как известно, в середине 30-х гг., в период сложившегося культа партийных вождей, вульгарный социологизм был осужден официальной идеологией, в частности за недооценку роли личности в истории. Таким образом, середина 30-х гг. – это решающий момент для создания пушкинского жизнеописания, поскольку понятие биографии деятеля культуры отныне стало включать в себя наряду с социологическим личностный аспект. Кроме того, именно в этой ситуации Пушкин оказался востребованным советской идеологией вне своей социально-классовой сущности, как безусловно гениальный поэт общемирового значения. Не случайно поэтому, что лучшие советские биографии Пушкина (Н.Бродского, Л.Гроссмана и Г.Чулкова) были созданы только во второй половине 30-х гг. Однако нужно с сожалением признать, что сформулированные Благим принципы построения пушкинской биографии стали методологическим фундаментом для большинства советских жизнеописаний поэта, созданных к 1937 г. и значительно позднее.

В литературоведении Зарубежья вопрос о необходимости создания пушкинской биографии стоял не менее остро. Осознавая Пушкина «русской идеологией в изгнании»³, эмигранты нуждались в его жизнеописании прежде всего для того, чтобы противопоставить формирующемуся в СССР мифу о Пушкине как атеисте и революционере истинное представление о нем. При этом в эмиграции решение данной задачи не осложнялось спорами о целесообразности биографических исследований. Связано это было с тем, что в зарубежной России формализм и социологизм встретили критику со стороны наиболее видных литературоведов. Однако в Зарубежье существовали две трудности, препятствовавшие решению этой задачи. Первая заключалась в том, что исследователям Зарубежья были недоступны оставшиеся на Родине архивные материалы. Это не позволяло проводить самостоятельные изыскания по большинству частных вопросов пушкинской биографии. Другой трудностью являлась проблема выбора жанровой формы биографии. Какой ей быть строго научной, или беллетризованной? Постановка этого вопроса была связана с тем, что отсутствие необходимых условий для исследований делало создание научной биографии поэта занятием бесперспективным. Недостаток свежих идей и фактов осложнял положение и популяризаторов-беллетристов, в распоряжении которых был лишь материал, наработанный дореволюционным пушкиноведением. При этом в Зарубежье силы пушкинистов были количественно, да и качественно очень ограничены. Все это делало вопрос о жанре биографии далеко не праздным. Решение этого вопроса должно было определить стратегическую направленность эмигрантской пушкинистики: развиваться ли ей в сторону академизма или быть принципиально популяризаторской. В этой ситуации жанру беллетризованной биографии предпочтение могло быть отдано в силу двух причин: во-первых, такую биографию в эмиграции написать было сравнительно легче, чем строго научную, потому что возможность использования вымысла компенсировала отсутствие недоступных документальных источников; во-вторых, жанр беллетризованной, или романизированной биографии в первые десятилетия ХХ в. был необычайно популярен и, следовательно, художественной пушкинской биографии гарантировалось внимание широкой читающей публики. Между тем огромная популярность романизированных жизнеописаний отнюдь не означала, что все специалисты в области гуманитарного знания положительно оценивали возможности и перспективы этого жанра, основанного на использовании вымысла. Как раз наоборот, негативное о мнение об этом жанре разделяли многие литературоведы Зарубежья. В конце 20-х и в 30-е гг. на страницах эмигрантских изданий развернулась полемика о допустимости использования вымысла в рассказе о жизни великого человека. В результате анализа этой полемики мы делаем следующие выводы. Во-первых, факт активного участия в этой дискуссии пушкиноведов свидетельствует о том, что, в конечном счете, суть спора сводилась к вопросу: каким должно быть жизнеописание поэта и в каком русле, популяризаторском или научном, должна развиваться эмигрантская пушкинистика? Во-вторых, то, что в ходе этой полемики сторонниками жанра романизированного жизнеописания из авторитетных литературоведов и критиков оказались только К.Мочульский и Д.Философов, нужно считать победой противников этой формы биографии. Мощная волна критики сделала эту форму жизнеописания крайне непривлекательной для пушкинистов, сколько-нибудь дорожащих своей профессиональной репутацией. Кроме того, широкому обращению к данному типу биографии в эмиграции помешал явный недостаток писателей, в равной степени обладающих специальными знаниями и художественным талантом.

Однако какой же тип пушкинской биографии был бы предпочтителен для противников беллетризованных жизнеописаний? Тут единомыслия не было. Например, В.Набоков, полагал, что не только романизированная, но и всякая биография бессмысленна. А.Бем, П.Бицилли, А.Погодин, М.Цетлин желали бы видеть в качестве истории жизни великого поэта серьезный научный труд. Иначе виделась проблема создания пушкинской биографии В.Ходасевичу, выработавшему, на наш взгляд, наиболее верную стратегию пушкиноведческих исследований, в условиях неблагоприятных для развития академических традиций. Ходасевича строго научная форма пушкинской биографии не привлекала. Кроме того, он прекрасно осознавал невозможность написания такого труда в условиях изоляции от СССР. Однако Ходасевича совершенно не устраивала и биографическая беллетристика, где использовался вымысел. В поисках оптимальной формы жизнеописания он пришел к компромиссному варианту между строго научной и романизированной биографией. Этот компромиссный вариант был им реализован в 1931 г. в книге «Державин», которую И.Сурат определила как «сплав искусства и документальности»⁴. Принципы, положенные в основание биографии Державина, Ходасевич использовал и при создании пушкинской биографии, к сожалению, неоконченной.

Теоретическая модель пушкинской биографии, предложенная Ходасевичем, принципиально отличалась от модели жизнеописания поэта, созданной в СССР. Различия между ними носили идеологический характер. В частности, в Советском Союзе и в Зарубежье разным было само понимание человека и соответственно разными были задачи, которые ставились перед жизнеописанием и способами его воплощения. Эта разница будет легче и точнее определена, если воспользоваться типологией концептуальных подходов к созданию биографии, предложенной В.Вейдле. Он выделяет по этническому признаку два подхода к жизнеописанию германский и латинский. Первый, присущий немецкой и английской литературам, направлен на «органическую передачу постепенного созревания, роста, становления человеческой личности»⁵. Второй, применяемый во Франции и Италии, обусловлен пониманием человека «не как организма, а как системы и части другой системы общества»⁶. Как видим, советская модель пушкинской биографии создавалась в русле латинской, или социологической традиции жизнеописания. Германской традиции в Зарубежье отдал предпочтение Ходасевич. Однако в эмиграции мы находим образцы и латинской модели биографии – в книгах П.Милюкова и А.Тырковой-Вильямс.

К середине 30-х гг. в СССР и Зарубежье назрели предпосылки для создания биографии Пушкина. Однако необходимо было также разработать методологию изучения биографии Пушкина. В дооктябрьский период эту задачу решить не удалось, однако именно тогда была поставлена важнейшая методологическая проблема соотношения жизни и творчества поэта, объединяющая в себе тесно связанные друг с другом проблемы двойственности Пушкина и автобиографичности его лирики. Так, мысль о двойственности Пушкина, порожденная не очевидным, на первый взгляд, единством творческой и бытовой ипостасей поэта, была высказана уже его современниками, например В.Белинским и Ф.Булгариным. Идея двойственности Пушкина была подхвачена и закреплена в 50-е гг. его первыми биографами П.Бартеневым и П.Анненковым, а в 80 е гг. ее поддержали И.Аксаков и В.Стоюнин. Академическое литературоведение в лице А.Незеленова, В.Сиповского и Д.Овсянико-Куликовского, представлявших соответственно ведущие его направления – культурно-историческое, сравнительно-историческое и психологическое, также благосклонно отнеслось к проблеме пушкинской двойственности.

Не осталась равнодушной к этой проблеме и русская философская критика. Так, в 1896 г. о цельности Пушкина с позиций ницшеанства заявил Д.Мережковский. Это мнение было встречено критикой В.Соловьева, который указывал, что в Пушкине «были два раз­личные и не связанные между собою существа: вдохновенный жрец Аполлона и ничтожнейший из ничтожных детей мира»⁷ и судьба поэта состояла в постепенном преодолении этой двойственности, осуществившемся на смертном одре.

В начале ХХ в. символисты актуализировали вопрос о соотношении биографии и творчества Пушкина в рамках идеи о необходимости един­ства между жизнью и ее воплощением в искусстве. Однако мысль Мережковского о Пушкине как образце данного единства поддержки среди его соратников не получила. Тогда же идея Мережковского о цельности Пушкина была сочувственно воспринята М.Гершензоном, которого в свою очередь горячо поддержал его последователь В.Ходасевич. У противоположной точки зрения также были защитники – Н.Ашукин, М.Гофман и В.Вересаев, который был самым ярким апологетом идеи пушкинской двойственности, теоретически обосновавшим ее в сборнике статей «В двух планах» (1929) и применившим ее на практике в литературном монтаже «Пушкин в жизни» (1926). Вересаев в этих работах протестовал против превращения поэта в священного идола тоталитарной империи. Однако его борьба с иконописной традицией в пушкиниане чересчур радикальными средствами была воспринята в штыки советским социологизированным и политизированным литературоведением. С иных позиций критиковал Вересаева Г.Винокур, который отрицательно отнесся к его идее показать Пушкина исключительно в сфере быта. Развивая данную мысль, Винокур дал наиболее убедительное обоснование ложности идеи пушкинской двойственности, в связи с чем необходимо рассмотреть его аргументацию. В частности, он заявил о том, что «формы поведения» человека «складываются... как особый стиль и манера личной жизни» . В этом стиле «личная жизнь получает... своеобразное единство и индивидуальную цельность»⁸. Иначе говоря, ничтожный человек не может быть автором гениального произведения, поскольку оно несет на себе отпечаток авторской личности, то есть «не только передает нам, в своих предикативных формах, идеи и образы, но еще и подсказывает нам в формах экспрессивных, каковы поза, манеры, поведение того, кто совершает акт предикации»⁹. Правильность этой мысли доказывается, прежде всего, тем, что именно так подходил к решению проблемы соотношения творческого и житейского планов в биографии художника сам Пушкин в «маленькой трагедии» «Моцарт и Сальери». Итак, Винокуру удалось убедительно показать вред идеи пушкинской двойственности в деле создания пушкинской биографии. Между тем единодушно отрицательное отношение советских литературоведов к теории «двух планов» утвердилось не столько в результате научной полемики, сколько в силу причин не собственно научного характера. Сравнительно свободное существование вересаевской концепции «двух планов» закончилось в год столетия со дня смерти поэта. Связано это было с тем, что идеология «атакующего класса» наконец безоговорочно монополизировала Пушкина.

Проблема пушкинской двойственности в Зарубежье была поднята Ходасевичем, чья позиция оставалась прежней и в эмиграции. Данная проблема вызвала в эмиграции интерес со стороны религиозных мыслителей, которые решали ее в этическом и богословском ключе. Проанализировав ряд работ, написанных на эту тему, мы обнаружили единодушно позитивное отношение к идее «двух Пушкиных». Однако существовало два различных подхода к интерпретации этой идеи, предложенных В.Соловьевым и К.Зайцевым. Разница между ними заключалась в том, что для Соловьева важен момент окончательного преодоления поэтом своей раздвоенности, для Зайцева же сам факт двойственности Пушкина второстепенен, поскольку не сказывается на его миссии поэта-пророка. Истолкование пушкинской двойственности по Соловьеву было предпринято С.Франком, С.Булгаковым, В.Ильиным, а с Зайцевым оказались солидарны И.Ильин, П.Струве, В.Зеньковский. С возможностью двоякого решения рассматриваемой проблемы связана полемика между эмигрантами, в ходе которой они спорили о том, был Пушкин пророком или нет. Так, например, Ходасевич обрушился на Булгакова за отождествление Пушкина с пророком, изображенным в его одноименном стихотворении. Ходасевич считал, что к поэту были предъявлены «такие духовные требования, которые самого Пушкина ужаснули бы»¹⁰. Эта точка зрения на проблему пушкинской двойственности, совпадающая с позицией Винокура, кажется нам единственно верной. Но возникает вопрос: так ли уж не правы были представители русской богословской мысли, декларируя пресловутую двойственность поэта? Думается, что доля истины содержится и в их суждениях. Достоевский, назвавший Пушкина «пророческим» явлением, тем самым поставил проблему: являлся ли великий русский поэт пророком? Одним из первых в России эту мысль Достоевского оспорил Соловьев. Эмигранты также не пришли к единому мнению на этот счет. Безоговорочно пророком Пушкина назвали Зайцев, И.Ильин, Карташев. Напротив, Булгаков и Франк, вслед за Соловьевым, полагали Пушкина пророком несостоявшимся. А Зеньковский и Иванов вообще, подобно Ходасевичу, отказались видеть в Пушкине пророка. Что же заставляло русских религиозных мыслителей спорить о том, был ли величайший русский поэт пророком? Определяя специфику профетического призвания, Иванов писал: «Избранник становится безличным носителем вложенной в него единой мысли и воли. Если б он раньше был художником, то, конечно, перестал бы им быть»¹¹. С этой точки зрения было очевидно, что между жизнью поэта и высшими моментами его творчества существовала пропасть. Подводя итоги сказанному, нужно отметить, что проходившая в Зарубежье дискуссия о пушкинской двойственности не была продуктивной: истинной с точки зрения литературоведения была позиция Ходасевича, с которой дискуссия началась. Что же касается попытки канонизации идеи «двух Пушкиных» религиозными философами, то она оказалась удачной только в системе богословского миропонимания. Важно здесь отметить и то, что литературоведы СССР и Зарубежья, несмотря на идеологические разногласия, сумели опровергнуть одну из популярнейших и потому особенно вредных в пушкинской биографике идей.

Напрямую с проблемой двойственности Пушкина была связана проблема автобиографичности его творчества. Однако решение проблемы двойственности поэта не дает точного ответа на вопрос, в какой степени автобиографичны его произведения. Необходимость разрешения этого вопроса была вызвана потребностью с наибольшей полнотой составить жизнеописание поэта: недостаток фактов не покрывался известным документальным материалом, и уже в ХIХ в. существовала практика использования лирики Пушкина для заполнения белых пятен в его биографии. Однако только в 1908 г. М.Гершензон сделал первую попытку теоретического обоснования достоверности лирических признаний поэта как автобиографических свидетельств. Он заявил о необыкновенной правдивости творчества Пушкина и о возможности использования его лирических признаний в качестве биографического источника. Комментируя эту мысль Гершензона, И.Сурат пишет, что исследователь «говорил не о буквальном, а о глубоком автобиографизме, о личной внутренней наполненности пушкинских тем»¹². В действительности Гершензон ставил перед своей методологией задачу воссоздания не только духовной, но и внешней биографии Пушкина, для чего был готов использовать «весь тот обильный биографический материал, который заключен в самих стихах Пушкина»¹³. Не удивительно поэтому, что ученого стали воспринимать как защитника идеи об абсолютном автобиографизме пушкинского творчества. Самую широкую поддержку Гершензону в ходе этой дискуссии оказал его верный последователь Ходасевич, подчеркивавший в начале 20-х гг., что «Пушкин автобиографичен насквозь»¹⁴. Эта точка зрения вызвала возражение Щеголева, а затем Винокура и Томашевского. Позиция Томашевского была наиболее конструктивной, ибо ученый, не отрицая самой возможности использования лирических признаний в качестве биографических источников, писал: «Лирика намечает вехи для биографической гипотезы, придавая ей правда очень малую в самой себе вероятность. Дело побочных доказательств определить степень этой вероятности, т. е. обнаружить или явный вымысел или достоверность»¹⁵. Далее мы рассматриваем вклад Вересаева в разработку данной проблемы. Вслед за Д.Овсянико-Куликовским он указал на временной зазор между биографическим фактом и отражением его в лирике поэта. Исходя из этого наблюдения, Вересаев подверг критике методологию Гершензона и Ходасевича за буквальный автобиографизм. Не отрицая автобиографичности пушкинских произведений, он призывал не использовать их в качестве материала для моделирования биографических гипотез. Таким образом, Вересаев выступил в качестве единомышленника Томашевского. Позднее их поддержали Винокур и Г.Чулков.

В Зарубежье проблема автобиографичности Пушкина стала в 20-е гг. предметом споров между Ходасевичем и Гофманом. Мы рассматриваем эту полемику, отразившуюся в целом ряде статей и книг. Позиция Ходасевича по данному вопросу оформилась в виде теории «преломления» жизни Пушкина в его творчестве «под различными углами, в зависимости от художественного задания, от рода произведения, от необходимости стилистически согласовать правду с вымыслом»¹⁶. Развивая эту теорию, Ходасевич постепенно изменил свое понимание пушкинского автобиографизма, в 20-е гг. мысля его как «буквальный», а в 30-е гг. – как «глубокий». Гофман же стоял на стороне тех исследователей, которые не переоценивали значения биографических изучений для интерпретации художественных текстов. Между тем в 30-е гг. Гофман отчасти признал правоту Ходасевича и пользовался произведениями Пушкина в качестве биографического источника. Однако данная полемика не внесла ясности в вопрос о пушкинском автобиографизме. И в середине 30-х гг., как и прежде, существовали два противоположных мнения по этому вопросу: одно, представленное Томашевским и его единомышленниками, господствовало в СССР, другое, представленное Ходасевичем, – в Зарубежье. Ситуация противостояния была разрешена С.Франком. Стараясь утвердить понятие глубокой автобиографичности, ограниченной только сферой духовной биографии поэта, Франк писал: «При всем различии между эмпирической жизнью поэта и его поэтическим творчеством, духовная личность его остается все же единой, и его творения так же рождаются из глубины этой личности, как и его личная жизнь и его воззрения, как человека. В основе художественного творчества лежит, правда, не личный эмпирический опыт творца, но все же всегда его духовный опыт. В этом более глубоком и широком смысле автобиографизм, в частности, поэзии Пушкина не подлежит ни малейшему сомнению... и что большинство мотивов и идей его поэм, драм и повестей стоит в непосредственной связи с личным духовным миром поэта»¹⁷. Это была наиболее глубокая и верная точка зрения на проблему пушкинской автобиографичности. Нетрудно заметить, что она вовсе не противоречит уже цитировавшимся словам Томашевского, ставшим официальной позицией советского пушкиноведения по этой проблеме. Более того, на наш взгляд, предложенная Франком концепция пушкинской автобиографичности только углубляет мысль Томашевского, доводит ее до логической завершенности. К сожалению, данная концепция Франка в силу известных исторических причин своевременно не получила распространения в СССР и, стало быть, не оказала никакого существенного влияния на советскую пушкинистику. Востребована и реализована эта идея была только в последнее время. Как пишет И.Сурат, «проблема автобиографизма поэзии Пушкина, бывшая предметом бурных дискуссий в 20-е годы нашего столетия, встает с новой остротой сегодня, когда пушкинистика осознает одной из своих главных задач построение цельной духовной биографии Пушкина...»¹⁸. Такая биография, по словам исследовательницы, может быть создана с использованием так называемого «генетического» метода, «при котором предметом литературоведческого анализа становятся и все затекстовые порождающие связи между творением и жизнью творца. В этом случае пушкинское слово интересует нас не только само по себе, но и ведет в сокровенный внутренний мир художника, не менее притягательный, чем мир самих его произведений»¹⁹. Блестящим примером применения этого метода являются работы самой И.Сурат и В.Коровина. Подведем итоги. В СССР и Зарубежье в 20–30-е гг. была проделана огромная работа по обоснованию необходимости изучения пушкинской биографии и по определению моделей, в русле которых должны были создаваться жизнеописания поэта. Кроме того, были приложены значительные усилия по выработке методологии исследований в области пушкинской биографии. Анализ достижений пушкинистов СССР и эмиграции позволяет сделать вывод о том, что обе ветви отечественного пушкиноведения решали общие задачи, стремясь к единой цели к созданию полноценного жизнеописания поэта. На первый взгляд, парадоксальным, но, по сути, оправданным является тот факт, что советская и эмигрантская пушкинистика по рассмотренным вопросам пришли к однородным результатам, а именно к признанию необходимости создания биографии Пушкина, к признанию единства Пушкина как поэта и человека, а также к признанию автобиографичности его творчества. Пути, по которым шли пушкинисты СССР и Зарубежья, нередко были различными, но, думается, что единство достигнутых результатов лишний раз доказывает их истинность. Истинность этих результатов подтверждается и тем, что, они не только стали теоретическим фундаментом для биографов поэта в 2030-е гг., но и взяты на вооружение сегодня.