Аркадий Редько

Интервью

Киев

Украина

Дата интервью: октябрь 2003

Интервьюер: Элла Левицкая

1-я кассета, 1-я сторона.
Сегодня 29 августа 2003 года, город Киев. Я, Элла Левицкая, провожу интервью с Аркадием Львовичем Редько.

Скажите, пожалуйста, когда и где вы родились?

Я родился в 1924 году в местечке Ильинцы Ильинецкого района Винницкой области в большой, многодетной семье Редько. Мой отец - Редько Лейб Волькович, 1885 года. Мать – Песя Аврумовна Редько, 1886 года.

Вы девичью фамилию мамы не знаете?

Не знаю. Они жили до 1933 года в местечке Ильинцы Винницкой области, все время. Уже в конце 1933 года, в 1934 году, они переехали в Киев.

А где ваш отец родился?

И отец, и мать родились в местечке Ильинцы Виннницкой области.

Оба?

Оба, да.

А их семьи тоже жили там?

Наши родственники жили все там. Они жили все там. Его старший брат Аврум, брат моего отца, Аврум, он был на 4-5 лет старше, я точно не знаю, он погиб в 1941 году, когда немцы вошли в Ильинцы. Они его расстреляли, и его, и жену.

А как его жену звали?

Я не знаю.

Неважно…

А второй брат, Лейб, он в 1942-43 году умер в Ташкенте.

А Лейб был старше или младше отца?

Он средний был.

Ваш отец самый младший был?

Он был вторым. Этот – старший, а этот был младше, на год-два. Значит, 1887 года. У него тоже было два сына, у Лейба. Один погиб в 1941 году, а младший сын окончил Киевский медицинский институт после войны и лет 7-8 назад умер. Вот, то, что я знаю.

А что вы знаете о семье отца? Было трое братьев?..

Больше братьев не было. И сестра была 1886 года рождения. Она умерла после войны, не помню, в каком году, в Ташкенте.

Вы имя ее помните?

Не помню.

Вы не знаете, кем дедушка работал? Может, отец вам рассказывал?

Ну, я мало интересовался. Он был, наверно… Не знаю, точно я не могу… А мой отец был жестянщиком. Он ходил по деревням и то, что мог, зарабатывал. Мы жили очень бедно. На питание хватало еле-еле. Я учился, сестра старшая училась, брат мой. Закончили еврейскую школу, 7 классов. А я закончил всего 5, после чего переехал в Киев. А сестра в 34-м году переехала в Киев и поступила на рабочий факультет, на подготовительные курсы института имени Микояна. В 1939 она окончила этот институт и получила назначение в Станислав, тогда назывался, в Ивано-Франковск. Она поработала там. Когда началась война, она хотела остаться. Ее хозяева были поляки. Они говорили: «Вас не будут трогать». Но один знакомый подъехал к ней и говорит: «Сегодня уходит последний поезд, - это 28 июня, на шестой день войны, - и если вы не уедете, значит…». Она подумала и говорит: «Надо ехать в Киев». Но поезд шел очень медленно, и она добралась в Киев только 11 числа. Получается, 12 дней она ехала. Она забрала документы свои, но в Полтаве она оставила чемодан на хранение, думала, что война закончится быстро, и она оставила у знакомой. И все вещи, и документы были потеряны. Когда она приехала в Киев, она увидела, нас уже не было. 7 числа мы уехали из Киева, потому что был поезд, и мы уехали. Я, сестра младшая, ее дети, двое детей было, 39 года рождения, отец, мать. Мы поехали в Чкаловскую область, в Оренбургскую область. Ехали почти 8 дней, пока туда добрались.

В теплушке?

Нет, в вагоне. Вагоны были неплохие тогда. Но брат остался, потому что, когда началась война, мы с братом и шурином, он был военным, мы пошли в Молотовский военкомат, Шевченковский военкомат, просить разрешения, чтобы нас всех отправили на фронт. Я лично считал, что война скоро закончится, и надо дать отпор немцам.

Но вы же тогда еще?..

Да, я перешел в 10 класс. Я думал, что война закончится быстро, и не успеют они вернуться, как война уже закончится. Но, к сожалению, шурина взяли, он военный, его сразу отправили на фронт…

Шурин, это муж вашей сестры, простите?

Да, это шурин. Брата забрали 11 числа. И как раз, сестра приехала, ей сказали, что брат находится в военкомате в Шевченковском, тогда Молотовский был. Она поехала к нему, говорит ему, так и так… Он хотел ей передать все эти документы. Она говорит: «Не надо, документы оставь у себя, а только ты мне отдашь сборник своих стихов». И он отдал ей тетрадь стихов. В этой тетради было 56 стихотворений на еврейском языке собраны, которые не были опубликованы. А брат встречался до войны с Гофштейном, с писателем известным, с Ициком Пфефером, и он передал это. Когда он учился в Москве, он жил в одной комнате с Бергольцем. Арон Бергольц был после войны главным редактором «Советской Родины», «Советише Геймланд» - это журнал такой был. Я не знал, что они вместе спали в одной комнате, и когда я приехал к нему в Москву, мы встретились, (нрб), он мне рассказал, что в одной комнате жили. Но он говорит: «Я был призван в военно-воздушные силы, - Бергольц, - поэтому я остался жив». А брат уехал в Москву в связи с болезнью отца. Отец в 1939 году заболел, и Коломийченко, тогда доцент, будущий профессор, главный хирург Украины, написал письмо, что отец сильно болен, и что брата нужно срочно вызвать из Москвы. Брат приехал и начал работать в редакции «Дер штерн», «Звезда. Там, оказывается, работал Гельман Анатолий.

А «Звезда», простите, это газета?

Это газета, журнал на еврейском языке издавался, одна из центральных газет евреев города Киева. Там работал большой коллектив выдающихся писателей и журналистов, в том числе и мой брат с ними. И мой брат печатался в газете. И в газетах и журналах Москвы. Он печатался в газетах «Коммунист», «Правда Украины», которые издавались в Киеве. Я это знаю почему, потому что он иногда брал меня с собой, когда были совещания у Гофштейна или у Ицика Фефера, вот, так он меня брал с собой. Я учился в еврейской школе, и он меня брал с собой, чтобы посмотреть на этих писателей. Брат погиб 7 августа 1941 года в селе Степанцы Каневского района. Я не знал, мы не знали. Все письма в течение войны, и после войны мы писали в военкомат, в воинские части, и нам (нрб).

А брат был призван в армию? Брат пошел в армию?

Да, он пошел в армию, его забрали. Он был в дивизии Киевского пролетариата, называлось так, и 7 августа он погиб. А уже когда прошло 30 лет, я еще всюду написал в газетах, в «Правду Украины», что я ищу своего брата. И она была напечатана, маленькая заметка, в этой газете, и нашелся один товарищ, который прочитал эту заметку. Он никогда не выписывал, случайно купил эту газету, посмотрел: «Как же так? Брат вместе со мной служил, он погиб на моих глазах, и он не знает». И он позвонил в редакцию, взял мой номер телефона, и мы с ним встретились. Он мне рассказал, как был похоронен брат в 1941 году. На второй день немецкая авиация налетела, и он остался без ноги, этот товарищ. И мы с ним начали дружить, вот так. Значит, Фаликман и Полянко, это два выдающихся еврейских писателя, классики, они оказали мне помощь в том, чтобы в 1945 году, когда я приехал в отпуск, будучи солдатом, они оказали мне помощь в том, что отцу назначили пенсию. 20 рублей, тогда 200 рублей, это была большая помощь. Отец начал получать за погибшего сына, моего брата, помощь. С Фаликманом мы дружили, а особенно с Полянко, потому что в 1977 году умер Фаликман, а 1987 году умер Полянко. Они жили на улице Ленина 66, доме писателей. Я 1946 году был у Гофштейна, он мне тоже помог в этом отношении, а с Полянко мы имели более тесные связи. Вот такое дело. Отец умер в 1963 году, а мама умерла в 1954 году.

А как они похоронены?

Они похоронены на Берковцах. Мать – на еврейском кладбище, на Фрунзе, а мой отец, сестра и вторая сестра, и ее муж – все похоронены на Берковцах.

Аркадий Львович, расскажите, пожалуйста, по старшинству, как у вас в семье было? Вы были, наверно, самым младшим?

Нет, я был предпоследним, а младшая – Ася.

А самый старший кто?

Самый старшей была моя сестра.

Как ее звали?

Ее звали Мария Львовна, но…

А по-еврейски?

А по-еврейски – Мариам Лейбовна. Она 1914 года рождения.

Это та, которая поехала в Станислав?

Да. Поехала в Станислав. И она окончила в 1939 году пищевой институт имени Микояна.

А после Клары кто?

Моя сестра Эстер Лейбовна, 1916 года. Умерла в 1990 году.

А Клара?

В 1991. А потом идет брат Волько, 1918-1941 год. Потом я иду, а потом моя сестра Ася.

А еврейское имя было у нее?

Я так и называл ее – Ася, 1926 года, по 1956 год. Вот здесь, вот она. 1956 год, видите? А здесь – 26 по 56.

Красивая!

Она окончила техникум, очень красивая была. Нас было пятеро детей. Три сестры и два брата.

Скажите, пожалуйста, а из семьи мамы вы кого-то знали?

Да, они все погибли в Ильинцах. Они не успели выехать, потому что немцы уже были через три недели в Ильинцах, и они все погибли.

А кто? Маминых братьев, сестер, кого вы знаете?

Я никого сейчас…

Нет, не сейчас, тогда?

Я знал раввина, ее старший брат, старший брат моей матери был раввином.

А как его звали, не помните?

Не помню, я не могу сказать, потому что… А родители Островских все погибли в один день. Они погибли 17 января 1943 года. Все! Их было 8 человек, все они погибли.

Островские, это вы имеете в виду семью вашего шурина, да?

Шурина, да, в черном, вот этот. 17, можете написать, января 1943 года. Родители Островских, отец и мать, два брата, сестра с двумя детьми.

Сестра мужа вашей сестры, да?

Нет, это его сестра. Сестра осталась там с двумя детьми. Они там остались, все погибли в единый день – 17 января. Есть официальный документ, что 1943 года, что…

А что, это был массовый расстрел?

Да, это был массовый расстрел, вот так.

Скажите, пожалуйста, в вашем детстве родители ваши были религиозны? Ну, когда вы были ребенком? В детстве? Семья была религиозной?

Они ходили в синагогу.

Ходили, да? А была синагога?

Да, там была еврейская синагога. Они ходили. Иногда брали меня, сестру младшую. А в 1934 году, это мне уже было 10 лет тогда, я помню, была большая синагога. Потом стала на этом месте МТС.

Прямо в синагоге?

Да, да. Она осталась, эта синагога до сих пор. Я был лет 8-10 назад в Ильинцах, я смотрел, синагога осталась. А родственник моей матери, он там работал вторым секретарем райкома партии. Но мы не имели связи, мы очень жили плохо материально. Но он никогда не помогал, мы не обращались, потому что было тогда запрещено, чтоб помогать друг другу. Вот, вот такое дело.

Скажите, пожалуйста, а Ильинцы были большим селом?

Это был районный центр. Там было около 4-5 тысяч евреев. В этом селе жил декабрист Пестель. Он жил возле церкви, там была русская церковь. Мои родственники жили, фамилия его Келя, были родственники, он жил возле дома Пестеля. Там есть мемориальная доска, что «Здесь находился Пестель в 1821 году», я не помню точно этот год, находился Пестель.

А Ильинцы, это было вообще еврейское местечко?

Это было еврейское местечко. И ярмарки происходили, и сахарный завод большой был, и школа еврейская была, специальная.

Общеобразовательная?

Да. И хедер, я еще помню, что был хедер. Мой брат еще выступал на всяких совещаниях, я помню это. Интересно было. Все фильмы там были, недалеко кинозал находился.

Чем в основном занимались евреи в Ильинцах?

Они занимались всякими ремеслами. Продавали материалы, мануфактуру продавали, работали сапожниками, портными, вот такие, было. Занимались торговлей. Был еще врач, я помню, такой хороший врач. Не врач, а фельдшер. И он приходил, помогал. Мы жили возле речки, реки Буг. Всегда купались. Там столько было людей! Интересно было. Мы же никогда не забываем, столько было интересных людей, и все мои товарищи погибли в годы войны. Не успели эвакуироваться, и в армию их не успели взять. Очень мало, человека 2-3-4, может, остались.

А в Ильинцах еврейские дома как-то кучно были?

Да, все жили… Там было улиц, я помню, центральная улица имени Ленина, почтамт, внизу сахарный завод. А наша – Земская улица. Земская – так называлась. Улиц, наверно, 20 было таких, которые я помню. А школа еврейская была возле базара.

А базар был в самом центре?

Да, возле церкви был базар, площадь большая, я помню, тогда туда ходили. А сейчас там стал техникум, эту школу сейчас занимает иностранный техникум, вот такое дело. К сожалению, я два раза был только в Ильинцах. Один раз сам поехал после демобилизации в 1950 году, и, наверно, в 1972 году, или в 1973 году мы с женой поехали посмотреть, как выглядят Ильинцы. Мы только несколько семей встретили. Там мало кто…

Прежних, да?

Да, мало кто остался, потому что все выезжали, вот. Но воспоминания остались.

А как выглядел ваш отец? Он как-то специфически, по-еврейски одевался?

Вы понимаете, он все время общался с местными жителями. А местные жители, знаете, украинцы, только украинцы, там большинство. И когда он переехал в 1933 году Киев – вот так.

А папа бороду носил?

Нет.

Он брился?

Нет, папа не носил, потому что он заболел в 1939 году. У него нога отказала, он стал инвалидом, мой отец. Поэтому мой брат вынужден был переехать из Москвы, не закончив так институт. Он учился в очном, а сейчас он был переведен в заочный. Два года тогда было только 19 лет, а он раньше еще поступил в Харьковский индустриальный рабочий факультет, и там закончил. А в 1936 переехал в Москву. И когда он ехал, у него украли все документы. Он вынужден был пойти на прием к Калинину. Ему выдали соответствующие документы. Он поступил в институт имени Бубнова, сейчас. Он назывался имени Ленина. После Бубнова, в 1939 году арестовали, значит, педагогический институт имени Ленина. Он окончил с отличием, а я только мог получить диплом подготовительного курса. А все документы в 1941 году пропали. Я спросил: «(нрб) Алексеевна (?), вы имеете такой документ об окончании института?» - «Нет, потому что машина, которая везла эти документы, попала под бомбежку, бомбили, и все документы были уничтожены». Значит, никаких документов они не могли выдать. Вот такое дело. Сам я прошел всю войну. С 1942 года по 1950 год я служил. Я освобождал Украину, Польшу.

А сначала вы поехали в эвакуацию, да?

Да, я в 1941 году эвакуировался.

И там где вы поселились?

Я был около города… А потом пошел…

А где вы там жили?

Солелетск Чкаловской области, Оренбургской области, сейчас называется, была тогда Чкаловская. Я работал на военном заводе, то есть на военном складе грузчиком и в июле был призван в армию. В армии, значит, прошел школу. Уже будучи в 1944 году на Западной Украине, я получил первую медаль «За отвагу», в 1945 году – Орден Отечественной войны. И остался в Германии с 1945 по 1950 год. Отслужил в Кюстринг – это граница Польши и Германской демократической республики. Это самые тяжелые бои были, Кюстринг, а потом служил во Франкфурте-на-Одере и последнее время, значит, в Берлине, и два года, с 1948 по 1950 – я уже служил в Дрездене, есть такой город – Дрезден, с 1948 года по 1950 год. А из Дрездена я был уволен и приехал в Киев. В Киеве я поступил после окончания, значит, я учился, 10 классов закончил, и в 1954 году поступил в институт, в КИСИ – Киевский инженерно-строительный институт.

На какой факультет?

На сантехнический. Я закончил в 1959 году. С 1959 по 1992 год я работал на стройках города Киева. И с 1992 года по настоящее время, 11 лет, я на пенсии, вот. Занимаюсь ветеранскими организациями Киева и Украины. У Левитаса я с 1993 года, 10 лет. Значит, я заместитель председателя Киевской организации ветеранов войны. Меня в прошлом году избрали секретарем всеукраинской организации участников войны при еврейском совете Украины, я член военной комиссии при еврейском совете Украины. Я член совета Киевской городской еврейской общины уже 8 лет. И все вопросы, касающиеся ветеранского движения Киева и Украины, приходится мне самому решать. Вот такое, все.

Когда вы приехали в эвакуацию, где ас поселили?

Мы были в Солелецке, улица Кирова.

Где-то у хозяев?

Мы были у простых хозяев, тоже больные люди были. А потом я сразу пошел в склад. Склад назывался «320 склад Министерства обороны (нрб)».

Туда брали просто?

Туда брали людей, которые приезжали оттуда. Конечно, я самым младшим был среди работников, потому что другие были на лет 20-30 старше меня. Надо было содержать семью, надо было кормить. Я один остался.

Вы втроем ехали, или сестра с вами была?

Значит, мы ехали: мать, отец и сестра с двумя детьми. А детям было два годика.

Это какая сестра?

Эстер. Это сестра и двое детей 1939 года рождения. Они близнецы, два годика. И они еще ели, ели, их надо было кормить, надо было одевать и все… А у нас ничего не было.

Мама была домашней хозяйкой после замужества, да?

Да, домашней хозяйкой. А сестра еще находилась в Киеве. Она позже узнала, месяца через 2-3, что мы находимся в Солелецке.

Сестра, какая, Клара?

Клара. Она не знала, где мы находимся.

Она приехала, а вас уже не было?

Нас не было. Пока она узнала, вот.

А как она узнала?

(нрб) она узнала наш адрес и… такое дело.

А младшая ваша сестра?

Она была 1926 года. Ей было тогда 15 лет. Она помогала, но она…

Она с вами тоже ездила?

Она с нами, да. Она пошла школу фельдшеров. Она окончила школу фельдшеров и потом заболела туберкулезом и умерла. Ей было 30 лет.

Вы тогда работали на складе, а отец был инвалидом и не работал?

Он ходил подрабатывать, он ходил по Солелецку, искал какую-то работу. Но не мог найти. Ему же тяжело было работать, потому что он уже еле-еле ходил. Он нашел работу, возить бочки с водой. Значит, это была фельдшерская школа, и надо было работать ему. Так я ему помогал, он не мог сам. За это мне не платили никаких денег, но содержание платили. Нам выдали квартиру, работали несколько месяцев. Мне уже стало ясно, что я должен идти в армию, и надо было менять специальность.

Это же еще был не ваш год призыва?

Да, я ушел в 1942 году, в июле 1942 года в армию, и они остались. Моя старшая сестра пошла работать на железнодорожную станцию. Отец начал ей помогать, а шурин начал высылать ей деньги.

Он на фронте был?

Да, на содержание своих детей. И так мы жили.

Скажите, пожалуйста, когда вы приехали в эвакуацию, вы чувствовали какое-то предвзятое отношение, то ли к евреям, то ли вообще к эвакуированным?

Я вам скажу так, в 1944 году, я, когда я их привез назад, я очень мало общался здесь с местным населением. Но было: «Зачем вы приехали, кто вас звал сюда?».

Это в эвакуации?

Нет, когда приехали в Киев. А там они не знали, местное население не знало, кто такие евреи, они даже не чувствовали.

1-я кассета, 2-я сторона.
Местное население Солелецка было очень хорошее. И руководители. Они относились прилично, вот так. Они сами бедно жили, очень бедно жили. Мы – то же самое, бедно. У нас не было никакой разницы, между ними и нами. Они работали, и мы работали. И все одевались одинаково, очень бедно.

Вы с собой, наверно, и вещей не брали?

Из вещей ничего не брали, и у них не было. Я, когда начал работать, начальник склада, когда увидел, что я хожу в таком платье, мне брюки выписал. Так я брюки надевал два раза, а потом отдал отцу, я видел, что отец еще хуже, чем я. Я отдал, а он говорит: «Что же ты отдаешь?». Кто же мне будет давать, если я своему отцу дал?

А вообще, теплая одежда, это же Север, холодно?

Когда хозяева увидели, что мы такие бедные, так они начали выдавать. У них тоже сыновья в армии. Так они говорят: «Возьмите, пожалуйста, то, что осталось». Другого выхода не было. Очень хорошие, мы даже переписывались до 1967 года с ними, с этой семьей. Никто не остался там, в Солелецке. Так жалко было, что потеряли связь.

Тогда была карточная система, да?

Была карточная система, по 400 граммов хлеба выдавали. Сестра младшая ставала в очередь, для того, чтобы получить хлеб. На работе ничего не давали, никакой помощи не было. Мы работали круглосуточно, 9 часов… Но мы жили дружно, очень дружно. Все, которые там были эвакуированные, мы знали, что все так живут, в таких условиях. Не лучше, не хуже.

У вас была переписка какая-то? Вы с шурином переписывались, я имею в виду сестра? Почта ходила?

Нет, мы не переписывались, потому что мы узнали, что в Бугуруслане имеется бюро розыска. Поэтому написали, так и так, и пока нас… И она начала нас искать, где мы находимся. Не получила извещения. Мы прислали, а она уехала из Киева, и все.

И как-то вы разыскали друг друга?

Да, мы разыскали. Это прошло 4 месяца практически. В конце октября она уже приехала.

К вам приехала?

Приехала к нам. Я прихожу с работы и вижу сестру, она сидит. (нрб) брата, что жив остался, нет?

Тогда вы не знали, не было похоронки?

Ничего, пропал без вести. Мы написали – пропал без вести. С 1941 по 1975 год фактически мы не знали. Пока сам не написал письмо в газету «Правда Украины» и обозвался товарищ, который нашел, увидел гибель моего брата 7 августа 1941 года. Он мне все рассказал.

Вот, вы работали до самого призыва на складе, да?

До июня 1942 года.

Это вам уже тогда 18 лет было?

Да, 18 лет.

И как вас в армию? Какие-то формировочные полки были, да?

Я был в запасном полку, 61 запасной полк под Чкаловым. Нас обучали там.

А чему?

Рукопашному бою, стрельбе… Вот, а потом послали на фронт.

И куда вы попали? Первые ваши бои где были?

Я попал уже, когда был освобожден уже, этот… как называется, Харьковская область, станция такая была… Забыл. Нет, я посмотрю, может, сейчас вспомню. Это недалеко было от Ворошиловграда. Я вспомню это, как это называется, эти города…

Я посмотрю по карте, а может, вспомните.

А оттуда, уже 1943 год…

А в каком полку вы были?

Это был 125 полк.

А род войск?

Стрелковая часть. Потом я помню Донбасс, Константиновка, когда наступали.

А как шло наступление?

Быстро шло наступление.

Артиллерия подготавливала?

Ну, я же не все время участвовал в боях, так не бывает.

А как это?

Это, мы первые, а потом нас во второй эшелон формирования частей. Людей убивают, много раненых, так надо же пополнение. Потом, я помню, Артемовск, Запорожье. 1943 год, 17 октября было взято Запорожье. После Запорожья нас бросили в 1944 году…

То есть, это уже был перелом войны?

Да, нас бросили на Западную Украину, станция Маневичи, такая станция.

А как происходила переброска?

Одни части снимались, а другие части заменяли.

Нет, а как передвигались? Это же и танки и пушки?

Если надо было ехать, железнодорожным транспортом. А так, все пешком. Машин мало было, пешком. А уже в 1944 году, я помню, стало легче. Уже появились машины в нашей части. И мы, когда вошли в Польшу, совершенно (нрб). А в 1945 году, уже когда (нрб), числа 21-22 перешли границу Польши и Германии, мы зашли в Германию, я думал, что мы не увидим никаких наших людей, которые были вывезены. А когда я увидел наших девушек, другое отношение было тогда… Мы были уверены, я был уверен, что немцы при отступлении всех уничтожают.