Московский областной институт

усовершенствования учителей
Кабинет детских домов и школ-интернатов

С.А. Калабалин,

Г.К. Калабалина
РАЗГОВОР ОТ ПЕРВОГО ЛИЦА

(из опыта работы С.А. Калабалина – воспитанника,

Соратника и последователя А.С. Макаренко)

Москва

1990
ОГЛАВЛЕНИЕ
След человеческий

Из педагогического наследия

Выдающийся писатель-педагог

Как нас воспитывал А.С. Макаренко

Трудовой долг

По стопам своего учителя

Это развивает настоящее чувство коллективизма

Самая важная специальность

Когда мать — Родина

Ответ профессору Шимбиреву и наши предложения

Так каким же должен быть детский дом?

Это наше, родительское дело

Воспитание детского коллектива

Наказание ... поцелуем

Подушка

Свист

Самый сладкий стакан солёного чая

Просто подлечили парня

Письма С.А. Калабалина

Дорогой друг Илья, отвечаю на Ваши вопросы (1958)

Письмо в школу-интернат № 2 Ленинграда (1959)

Ответ об истоках «военизации»

О наказаниях, поощрениях, режиме дня и «солдатчине»

Письмо Н.Н. по поводу побега её сына Юры

Письмо-благодарность шефам-друзьям
Настоящая книга представляет собой цикл статей знаменитого педагога, ученика А. С. Макаренко — Семёна Афанасьевича Калабалина. Включает она и некоторые наиболее ценные материалы из архива его жены и соратницы Галины Константиновны Калабалиной, а также их учеников и воспитанников из школ-коммун и детских домов.

Счастливое соединение огромной любви к детям с блестящим талантом даровано было этому замечательному человеку. Предельная искренность и максимальная объективность сполна отражена и в эпистолярном наследии, также нашедшем отражение в этом издании.

Смерть не позволила С.А. Калабалину самому завершить работу над рукописью, тем не менее труд над большим наследием был продолжен его воспитанниками и учениками, и материалы, подготовленные ими, нашли своё отражение в данном издании.

Книга предназначена для педагогов, воспитателей детских домов и людям, занимающимся вопросами воспитания.

Составитель: Владимир Морозов

Выпуск: 2000 шт.

Изд. МОИУУ МНО РСФСР.

Типография ПТУ № 56 г. Чехова Московской обл.

СЛЕД ЧЕЛОВЕЧЕСКИЙ
Из воспоминаний и дневников воспитанников

А.С. Макаренко и С.А. Калабалина

В наше время как никогда важно, чтобы учитель осознал себя основной фигурой происходящих в системе образования перемен, активно включился в борьбу за новую школу, где можно было бы правильно и квалифицированно решать педагогические задачи.

В немалой степени поможет этому опыт наших лучших педагогов. Их имена прочно вошли в историю советской школы. Одним из них был и воспитанник А. С. Макаренко, продолжатель его дела Семён Афанасьевич Калабалин. Весь пыл своего сердца, все тепло своей души он отдавал детям, всю жизнь проработав в детских домах и детских трудовых колониях МВД. Несколько тысяч полноценных советских граждан обязаны ему своим счастьем жить и созидать, называют по-макаренковски Семёном, считая этого замечательного человека не сказочным, а реально существовавшим Добрым Папой Карло.

Судьба самого Семёна Афанасьевича — яркая иллюстрация истории Советского государства, становления и развития советской педагогики.

Родившийся в начале века, детство своё он провёл в родном селе на Полтавщине. Маленький пастушонок в имении помещицы, поводырь у нищего-слепца, удачливый вор с Третьей Кобищанской, боец рабочего партизанского отряда, главарь банды анархистов, опасный малолетний преступник — обитатель Полтавской тюрьмы, затем один из лучших воспитанников колонии им. М. Горького, сотрудник самого А. С. Макаренко и, наконец, сам замечательный педагог, продолжатель традиций своего учителя — таковы основные вехи его жизненного пути.

В 1925 г. С.А. Калабалин закончил рабфак сельскохозяйственного института, но работа в сельском хозяйстве привлекала его меньше, чем деятельность воспитателя. Поэтому он решил не поступать в институт, а возвратиться в колонию. Под руководством А.С. Макаренко в колонии им.М. Горького он начал свою педагогическую деятельность, работая воспитателем. В 1926 г. его призывают в ряды Красной Армии. Служил он на станции Ереськи, под Полтавой, был активным участником всех спортивных соревнований. Его успехи в спорте не раз были отмечены, наградами и призами. Участвуя в лыжных соревнованиях, он получил травму и был помещён в госпиталь. Травма оказалась серьёзной, и Семён Афанасьевич после лечения был демобилизован. Он возвратился работать в колонию им.М. Горького, поскольку другой работы, кроме работы с детьми, для себя не мыслил.

В 1928 г. своему другу и наставнику А.С. Макаренко дал он торжественную клятву посвятить свою жизнь борьбе с детской беспризорностью, нищетой, за предупреждение детской преступности, жить для тех, из среды которых вышел сам, чтобы жили они и жизнью своею землю украшали.

Проработав некоторое время в колонии, он по поручению А.С. Макаренко, стал заведовать общежитием на станции Комаровка под Харьковом. В этом общежитии жили подростки — выпускники детских домов и коммун. В Комаровке Семён Афанасьевич работал около года, затем его перевели на работу в Будянскую колонию им. В.Г. Короленко. Там был воспитателем, а потом заведовал учебно-воспитательной частью.

После открытия коммуны им. Ф.Э. Дзержинского получил приглашение А.С. Макаренко поработать некоторое время в коммуне воспитателем.

Из воспоминаний коммунара Л.В. Конисевича:

«Спортивную жизнь в коммуне им. Ф. Э. Дзержинского возглавлял Семён Калабалин, воспитанник колонии им. М. Горького. Огненный танцор с фигурой Аполлона, безгранично смелый во всех делах, никогда не унывающий, пышущий здоровьем, сильный, с прекрасной строевой выправкой, он, как никто из руководителей коммуны, соответствовал этой роли. К нему тянулись, желая подражать и походить на него. Гимнастика, легкая атлетика, лыжи, бокс, борьба, плавание, морские «бои», походы — всё он умел и с успехом передавал нам, младшему поколению. Очень многие благодарны ему за это...

Утро в коммуне начиналось с зарядки. Площадка оживала. Как всегда, перед нами загорелый, в белой майке и белых, в рубчик, брюках Семён Афанасьевич (как теперь все называли Семёна, когда он официально занял должность руководителя физического воспитания). Орлиным оком прощупывает он наши ряды. Удостоверившись, что все налицо, резко откидывает голову и мощным баритоном приветствует воспитанников. Комплекс упражнений Калабалин начинал с ходьбы, затем нагрузка увеличивалась, убыстрялся темп, усложнялись движения.

Атлетическая фигура Калабалина служила примером для подражания. Мне тоже захотелось стать сильным и ладным, как Семён. Вставал в пять утра. До сигнала на подъём проделывал все упражнения. Заканчивал холодным душем и растиранием. Вскоре ко мне присоединился Коля Гончаренко, а за ним и другие. После гимнастики бегал, доведя дистанцию до 5 км. Заметив наши старания, Семён Афанасьевич в свободное время стал учить нас прыгать в длину и высоту, метать копьё, подтягиваться на турнике.

«Ой, хлопцы, та з вас же люды будуть!» — сверкал он весёлой улыбкой после каждого нашего успеха».

В феврале 1931 г. С. А. Калабалин, по совету А.С. Макаренко, переезжает в Ленинград и работает в школе-колонии № 66 для трудновоспитуемых детей в Сосновой поляне.

Из воспоминаний Агафонова Тимофея Ивановича, завуча школы колонии № 66:

«Ленгороно получено мне, как специалисту (я учился в аспирантуре по психологии трудового детства) навести порядок в колонии № 66 для трудновоспитуемых подростков. Она находилась на расстоянии около часа езды от Ленинграда, в Сосновой поляне. Заведовал колонией выдвиженец— рабочий В.Д. Трофимов. Колония представляла нечто очень убогое в педагогическом отношении: побеги, кражи, азартные игры, приводы в милицию — вот краткая характеристика колонии на осень 1931 г., когда я приступил к работе в ней.

Мне мало что удалось подтянуть, организовать, направить в жизни этой педагогической развалины. Обращаюсь в сектор детских домов Ленгороно и прошу дать мне двух-трёх хороших воспитателей. Обращаюсь раз, два... Обращаюсь в пятый раз, но тщетно: нет воспитателей.

Наконец-то мне повезло. Зав. сектором детских домов т. Грузовский, указывая с лукавой улыбкой на чёрного атлета, сидящего у дверей кабинета, произнёс шёпотом: «Может быть, вот этот чудак подойдёт вам?» — «А что это за чудак?» — осведомляюсь я. — «Да поговорите... Чудаковатый какой-то...» — Я подсаживаюсь к «чудаковатому» человеку и обращаюсь к нему: «Скажите, пожалуйста, Вы, кажется, изъявляете желаете работать воспитателем в детском доме?» — «Да». — «Может быть, условия нашей колонии подойдут Вам? Она всего лишь в часе езды от Ленинграда. Расположена в прекрасной усадьбе, она...» Описываю её так, чтобы не оттолкнуть, а расположить кандидата. Но он, прервав меня, заявил: «Это меня не интересует. Как там ребята?» — «Ребята? Ничего. Работать с ними можно»,— отвечаю я осторожно. — «Тогда не поеду к вам. Мне нужно такое учреждение, чтобы можно было там поработать, засучив рукава. Трудные условия мне нужны», — отрубил «чудаковатый» педагог. В ответ на это я схватил его за руку и выпалил: «Она такая и есть!» — «Хорошо. Но ответ дам после того, как посмотрю колонию».— «Можем проехать прямо сейчас?».

Мне необходимо было задержаться в Ленинграде до позднего вечера, поэтому Семён Афанасьевич поехал в колонию один с моей запиской к заведующему колонией. Я написал следующее: «Василий Дмитриевич! Побеседуйте с т. Калабалиным С.А. Мне кажется, что он будет очень полезен нам. Я за его кандидатуру».

Через два дня Семён Афанасьевич привёз семью: жену Галину Константиновну, дочурку Леночку и сыночка Костика, того самого, которого весной 1934 г. воспитанник-люэтик в состоянии припадка убил. Об этом упоминается на последних страницах «Педагогической поэмы».

В первые же дни работы Семёна Афанасьевича жизнь в школе-колонии стала преобразовываться. Групповые воспитатели не знали, куда себя деть, так как их воспитанники покидали их, и следовали по пятам за Семёном Афанасьевичем, вокруг которого как-то особо закипела жизнь колонии. Всё было ново и интересно для воспитанников. Он ввёл отрядную систему, образовал совет командиров, развернул соревнование между отрядами, придумав какой-то очень наглядный и, главное, эмоционально захватывающий ежедневный учёт результатов соревнования.

На фоне той устоявшейся педагогики, которой мы, сотрудники, пытались «взять в руки» и сломить злую волю вчерашних беспризорников, действовала Калабалинская педагогика, которая полностью разрушила средостение между ним — воспитателем, и ими — воспитанниками. Его слова и дела они стали воспринимать, как «путёвку в жизнь», постепенно становясь обычными мальчиками, целеустремлёнными, дисциплинированными.

Совершенно прекратились побеги. Больше того, многие «бегуны» стали возвращаться и упрашивать, чтобы их приняли в колонию, так как они «очень хотят жить в ней».

Примерно через год колония превратилась в образцовую. Ленгороно стал направлять в неё делегации педагогов по обмену опытом, которые с большим восхищением отзывались обо всём, что видели в ней.

Сохранились дневники Семёна Афанасьевича, которые он вёл во время работы в школе-колонии № 66. Они отразили многие факты его работы как педагога, приёмы воспитания коллектива и отдельных воспитанников.
Из архива С.А. Калабалина:

В 1931 г. я спросил разрешения у Антона Семёновича на испытание своих сил, опыта, а, главное, действия системы, которую имел возможность изучать,— системы Антона Семёновича, но в других условиях и не под его началом, и с этой целью уехал на работу в систему Ленинградского гороно. В первый раз вдали от своего воспитателя и учителя, с глазу на глаз с тысячами трудностей и неожиданностей, я дебютировал уже на самостоятельной работе — был заведующим Комаровской колонией и общежитием подростков, завучем Бурянской детской колонии.

Окажусь ли я достойным учеником своего учителя? Оправдаю ли его доверие и надежды?

В Ленгороно я просил предоставить мне место воспитателя в одном из худших по своей организации дет. домов. Такое учреждение под титулом «66-я школа-колония для трудновоспитуемых детей» нашлось. Положение было действительно трудное. В Ленгороно меня предупредили, что это учреждение подлежит расформированию, так оно неисправимо запущено. Если удастся наладить там работу, то Ленгороно готово ещё на год отсрочить ликвидацию школы-колонии. Я обещал уложиться в более короткие сроки.

Это была типичная малина-ночлежка, скопление воришек, которые день проводили в городе, занимаясь воровским промыслом, а к ночи сползались в колонию. Мои попытки собрать ребят для знакомства и беседы были безуспешными. Засады в столовой не приносили пользы, так как ребята просто не являлись туда, не нуждаясь в нашей пище.

Карауля у корпуса, я пытался помешать ребятам выходить в город, но они и мимо меня не проходили, и в корпусе их не оказывалось. Воспитатели сидели по своим квартирам-бастионам и не подавали никаких признаков жизни.

И вот на третий день своего безуспешного блуждания по колонии я натянул волейбольную сетку на столбы, надул мяч и стал играть в надежде, что кто-нибудь из ребят соблазнится и составит мне компанию. Это было около шести часов дня, когда, как правило, ребята начинали сползаться домой. Однако ко мне никто не подошёл. Вдруг где-то совсем близко задребезжал сигнал, как-то тревожно, взахлёб. Окна второго этажа спален распахнулись, и в них показались букеты мальчишеских голов. Все, кто был во дворе, стремглав бросились в дом. Со второго этажа хором закричали: «Бык! Бык! Убегай!» И я увидел во дворе огромного быка. Он шёл, горделиво останавливаясь, загребал передними ногами землю и забрасывал её на свою могучую спину. Он шёл в мою сторону. «Бежать!» И вдруг я подумал, я побегу от этого зверя и... делать здесь мне больше нечего. Позор, слава труса взметнётся мне вслед стоголосым улюлюканием трусливо торчащих в окнах мальчишек.

А бык подошёл к сетке и стал играть рогами. Пока бык развлекался сеткой, намотав её на рога, я лихорадочно искал выхода. Бык развернулся ко мне задом, а я схватил его за хвост и стал ногами бить по его ногам и сдавленным голосом уговаривать вернуться на хозяйственный двор. Я решил, что только вместе с его хвостом оторвусь от быка. Через некоторое время мне удалось укротить его и погнать в стойло.

А когда я вернулся во двор, то ко мне подошли несколько ребят, и, не скрывая своего любопытства и восторга, заговорили:

— Вы в самом деле не испугались нашего быка?

— А здорово вы его!..

— А всё-таки испугались, да, испугались?

— Да как вам сказать... Вообще-то струхнул. А потом решил, что если таких телят бояться, то лучше и на свете не жить.

— Ого! Это телёнок называется! Ничего себе телёнок. Так он же лошадь запорол! Когда он вырывается, так дядя Гриша специальный знак даёт, чтобы люди убегали,— затараторил курносый мальчишка.

— Так я же не знал, что его надо обязательно бояться. Если бы знал, то вместе с вами побежал бы на чердак. Эффект был неожиданный, но нужный.

— Идёмте к нам в спальню,— баском проговорил угрюмый мальчик, в котором без труда угадывался «авторитет».

Я пошёл.

Но что-то похоже на общее собрание состоялось только через несколько дней. А до этого собрания я интриговал ребят, входил в их гущу, разламывал ледок отчуждения то шуткой-прибауткой, то трудовыми и игровыми вспышками разрушал «авторитет» вожаков, распознавая их, высматривал будущих командиров, влюблял в себя толпу.

А потом уже пошли настоящие собрания, заседания совета командиров, борьба за каждого члена коллектива и воспитание коллектива.

В апреле 1932 г. сводный отряд «РМ» (разведка моря) перекатывал через шоссе бревно. Перед стройным мальчиком с красным флажком в руке остановилась шикарная легковая автомашина. Из машины вышел важный, приятного вида товарищ.

— Здравствуйте, ребята!

Дети на миг остановили работу и, вытянувшись, взметнули правую руку в салют, ответили:

— Здравствуйте, товарищ!

— Гм... Кто же вы будете? Кто из вас старший?

— Командир свободного отряда «РМ» — я. Мы — воспитанники школы-колонии 66. Наш свободный отряд «Разведка моря» подбирает на взморье брёвна. Перекатываем их в колонию. Другие ребята распиливают их на доски, а третьи производят ремонт, строят военно-спортивный городок, лодки... Да мало ли что в хозяйстве надо.

— Гм... Не так давно мне докладывали, что у вас в колонии безобразия творятся. Так как же?

— Это верно. Были безобразия. Но это было давно. А вот уже три месяца, как этим безобразиям настал конец. Теперь всему голова совет командиров. Пусть кто попробует...

— Жаль, что я спешу, заехал бы. Но я приеду, обязательно приеду. Привет от меня ребятам и этому... Как ты сказал?

— Совету командиров.

— Вот. Совету командиров. До свидания!

Машина легко ушла в направлении города. Сводный отряд «РМ» продолжал тащить бревно во двор колонии.

А вечером на рапортах командир свободного отряда «РМ» докладывал: «Вытащено из воды семь брёвен и все они доставлены на склад. Видели товарища Кирова, и он всем передал привет и обещал обязательно заехать».

Может, это был не он. Но ребятам очень хотелось, чтобы это был именно Киров...

5 мая 1932 г. во двор колонии ворвались пять легковых автомобилей. Это была первая экскурсия иностранцев. Приехали педагоги Англии. Покидая колонию, они оставили следующую запись: «Мы чрезвычайно заинтересовались колонией и остались под большим впечатлением от организации дела воспитания детей и царящей атмосферы дружбы и доверия между заведующим и детьми и отсутствием суровой дисциплины и наказания...»

Затем колонию всё чаще стали посещать рабочие Ленинграда, студенты пединститутов, учителя, иностранные делегации. Представитель чеченского народа, работник народного образования, посетив колонию, писал: «Здесь знают, что делают, а делают настоящего человека. Систему воспитания этой колонии надо сделать достоянием широких кругов педагогов страны».

Что же случилось, что за такое время учреждение, являвшее собою дурную малину, где 150 ребят развлекались игрой в карты, пьянкой, воровством, преобразилось? И не только преобразилось, а было признано образцово-показательным?

А произошло то, что произошло с Иван Царевичем, когда он испил живой воды. Система организации детского коллектива А.С. Макаренко, возникшая на Украине, оказалась одинаково живительной и в детских учреждениях Ленгороно. Применил я эту систему в 66-й школе-колонии, как говорится, слово в слово. Результаты были воистину изумительными.

В 1934 г., в год самого убедительного успеха, в год моего предполагавшегося личного рапорта Антону Семёновичу, собравшемуся навестить мою колонию, мне был нанесён страшный удар. Мой трёхлетний сын стал жертвой садиста-подростка, присланного накануне убийства из приёмника. Сказалось, что он уже успел совершить не одно подобное преступление.

Какой-то угодник от педагогики тут же, у ещё открытой могилы моего первенца, посоветовал бросить это проклятое дело. Ничего, мол, хорошего из этих беспризорников не получится, а вот так, как Вашего сына, всех нас поубивают. Им всё можно. Я так посмотрел на этого педагогического дьячка, что он не на шутку струсил и, не дожидаясь погребения, скрылся.

Нет, я не бросил поля брани, не отступил, не изменил педагогическому долгу. И не пищал. Антон Семёнович писал мне тогда: «Дорогие мои, я не пишу вам слова утешения, я с вами, чувствуйте меня рядом с собой, как чувствую я вас, ваши плечи, ваши сердца. Бывает иногда в жизни такая заваруха, что, кажись, выхода нет, хоть погибай, или отступай. То и ценно в нас, что мы отступать-то и не приучены. Верю тебе, Семён, найди в себе силы, перенеси это страшное горе, помоги Гале...»

Со всех концов я получил в эти дни письма от своих воспитанников по колонии имени Горького. Думаю, что этот поток доброй, товарищеской поддержки был результатом подсказки Антона Семёновича».

Однако в 66-й школе-колонии для трудновоспитуемых детей, где произошла трагедия, остаться было невыносимо. По ходатайству А.С. Макаренко, тогда помощника начальника отдела воспитательно-трудовых колоний при НКВД УССР, Калабалин назначается начальником учебно-воспитательной части Винницкой колонии.

«Мне было поручено открытие детской колонии для рецидива в Якушенцах. В этот период я часто общался с Антоном Семёновичем и был свидетелем, как он не просто руководил отделом, а создавал методику воспитания во всех её подробностях.

Каждое личное письмо Антона Семёновича ко мне было полно советов, подсказов, собрав которые, они явят собою сборник методической организации детского учреждения. Там предусмотрено решительно всё: дозировка света, воздуха, жилой площади, расстановка кроватей, пошив костюмов, встреча новичка, примерное содержание первой беседы с ним, методика привлечения подростков к общественной деятельности, нормы нагрузок, организация первого урока в школе и т. д.».

(С.А. Калабалин)
Из выступления А.С. Макаренко на встрече с педагогами Фрунзенского района г. Москвы, 8 февраля 1939 г.:

«Карабанов — начальник колонии. Замечательный человек. Если про себя я говорил, что мастер, а не талант, то Карабанов в первую очередь талант. Расскажу вам такой случай. В 1937 г. я руководил всеми колониями Украины. Вызвал из Ленинграда Карабанова: «Бери новую колонию, будешь работать там», — «Хорошо». Дал я ему старый совхоз (с. Якушенцы). Ничего там не было. Я решил: Карабанов человек сильный. Дал я ему «лучших ребят». Со всей Украины собрал... настоящих «жуков», которые со мной без мата принципиально не разговаривали. Парню 14-15, но у него в кармане отмычка и водка. Месяц я продержал их в приёмнике. Окружив высоким забором, часовых поставил. Наконец, получаю телеграмму от Карабанова: «Можно привозить».

Ночью они прибыли в Винницу. Карабанов подал к станции два грузовика. Приехали. Накормили их, уложили спать. Утром проснулись — кругом степь пусто. И бараки.

...Карабанов ушёл на село. Ребята заявили: жить здесь не будем, пошли, братцы, на вокзал... Пошли пешком, целой ватагой. А чекисты за ними на автомобиле поехали, всё уговаривать продолжают.

Прибежал Карабанов: «Где хлопцы?» Схватил первого попавшегося коня, без седла, поскакал за ними. Видит—идут хлопцы по дороге. Он спрыгнул с коня. Поскользнулся и упал. Лежит. Те к нему: что такое? Пробуют поднять. Стонет. Потом говорит: «Снесите меня в колонию». Понесли в колонию. Всей гурьбой пошли. Принесли. Осторожно опустили его, а он и говорит: «Ну, спасибо, что донесли, не хотелось мне пешком идти». Ребята буквально обалдели. А он увидел самого курносого и говорит: «Почему ты такой красивый?» Ребята ещё в больший восторг пришли. Карабанов говорит: «Ну что же, идите в Винницу».— «Ну, пойдём».— «А, может быть, позавтракаете, а потом пойдёте? — «Ладно, отчего не позавтракать».

...Через три месяца я приехал к нему туда с ревизией, посмотрел на них. Дисциплина, что надо. Все очень вежливы, приветливые, все читали «Педагогическую поэму».

Я не стал расспрашивать Семёна, как он это сделал. А у ребят спросил: «Ну-ка, скажите, какое у вас главное достижение?» — «Наше главное достижение — Семён Афанасьевич!» (смех).

Вот это настоящий талант. Не мастер, а именно талант, которому подчиняются самые тяжёлые, самые вредные. И из них он делает хороших людей. Мы посылали ему самых трудных, а он делал с ними буквально чудеса.

Из дневника С.А. Калабалина:

«16.04.36 г.»

«Колонию посетил тов. Макаренко А.С. Колонией в целом и особенно детколлективом остался доволен. Ребята тепло встречали Антона Семёновича!..»

«18.08.36 г.»

«Невыносимо тяжело переживать догадки и предположения о состоянии дел в колонии. Теперь уже совершенно ясно, что ни плодотворная работа, ни отдых невозможны вне ребят и их ежеминутной болтовни, что влились в мой организм, как моя личная характерная черта. Иначе, чем объяснить такое явление, что в самом разгаре споров, разбора дел, тысячи вопросов, я могу быстро писать стихи, докладные записки, остроумно отвечать на вопросы ребят и исключительно метко реагировать на их проявления. И чем же объяснить мою исключительную тоску по ним...»

В декабре 1938 г. наркомпросом РСФСР был издан приказ № 170С «Об улучшении работы детских домов», в котором предлагались меры по укреплению руководства детскими домами.

В январе 1938 года С.А. Калабалин получает новое назначение — завучем в Соколовский детский дом Крыжопольского района Винницкой области.
Из воспоминаний воспитанника Соколовского детского дома Ивана Васильевича Рыбаченко:

«Опыт и его результаты по воспитанию детей в Соколовском детском доме был разительным, поучительным и очень нужным. Я мало верю, кто ещё так сегодня способен самозабвенно отдать свою жизнь детям и внедрять в жизнь самый передовой опыт по выращиванию Человека. С именем Семёна Афанасьевича связана вся моя жизнь. То, чему он учил детей, было символом моей жизни».

1 апреля 1939 г. умер Антон Семёнович Макаренко. В мае того же года в связи с необходимостью постоянной деятельности в комиссии по изучению педагогического наследия А.С. Макаренко С.А. Калабалин переехал под Москву и принял детский дом № 3 Мосгороно на станции Барыбино. С момента переезда под Москву начинается новый этап жизни С.А. Калабалина — период самостоятельных поисков. Здесь развивалось и совершенствовалось его педагогическое мастерство.

Из воспоминаний воспитанника Барыбинского дома № 3 Мосгороно К. Петухова:

«Его появление в Барыбино было совершенно неожиданным и новым по сравнению с его предшественниками. Если те в первую очередь принимали друг от друга хозяйство, то Калабалин с этим делом не торопился. Прежде всего он стал знакомиться с детьми и принял их под свою ответственность не по спискам, как это делали другие директора, а лицом к лицу с каждым. А их было в детском доме около пятисот.

Всех нас очень удивило познание и молниеносное разоблачение всех наших мальчишеских «секретов». Он заглядывал в топку печек, приподнимал матрасы, раскрывал тумбочки и вскоре на полу образовалась большая куча, состоящая из самопалов, рогаток, острог, сухарей, самодельных игральных карт. К нашему удивлению, мы не услышали от него привычной ругани и упрёков. Калабалин укоризненно покачал головой и с украинским акцентом горестно сказал: «Не добре у вас, хлопцы...» Он указал на кучу и с уверенностью приказал: «Сегодня же уничтожить. Исполните? Можно не проверять?... Ну, добре!» Когда за ним закрылась дверь, разгорелась словесная битва, чуть не дошедшая до настоящего боя. Но первый приказ нового директора был с честью выполнен, а сухари съедены в честь примирения.

Через несколько дней на лесистом пригорке у спуска к реке было организовано собрание-встреча, на котором присутствовали не только воспитанники и педагоги, но и все сотрудники детского дома. Семён Афанасьевич рассказал нам об Антоне Семёновиче Макаренко, о себе и познакомил всех с Галиной Константиновной — женой, педагогом и другом по работе.

Он говорил о нашей настоящей жизни с каким-то особым обаятельным юмором, вызывая аплодисменты и смех даже у скептиков. Но когда Семён Афанасьевич сказал, что на пустыре будут цвести красивые цветы, вырастут аллеи деревьев, большой фруктовый сад – заходи, рви, ешь сколько твоей душе угодно, — это показалась фантастикой. И в то же время нельзя было не поверить этому доброму, шутливому, с искрящимися глазами, человеку.

И он развеял сомнения: «Всё, о чём я вам говорил,— это не сказки — пояснил Калабалин,— нам придётся работать, много работать, самим для себя, и я выдвигаю лозунг: «Не пищать!» Кто за этот лозунг?

Все подняли руки. Одни с радостью, другие с неохотой. Вскоре жизнь в детском доме стала совершенно иной — радостной, бодрой, трудовой «по-макаренковски».

Работа в Барыбинском детском доме была налажена, и С.А. Калабалину предложили работать в детском доме № 60, в Сокольниках. Сюда направлялись мальчики, исключённые из московских школ. В этом детском доме Семён Афанасьевич проработал до начала Великой Отечественной войны. Из архива С.А. Калабалина:

Детский дом расположен в замечательных природных условиях. С запада, с севера и с востока покой детдома оберегают стройные сосны, ели и нарядные берёзы с тонкими побегами ветвей, как с распущенными косами. У подошвы пригорка, на котором разместились постройки детского мира, нежится река Северка. К югу, прямо к солнцу, из леса с 'Зелёными шапками крыш, как будто приготовился к маршу строй красивых зданий детского дома. В семь часов особенно звонко рвутся в утреннюю синь зовущие звуки сигнала на подъём. «Ночь прошла, вставать пора. Убирайся, ободряйся, будь готов к труду». Четыреста упругих мальчиков и девочек, улыбаясь весеннему солнцу, расчерчивают двор геометрическими линиями трудового радостного движения.

Сигнал на утренний обход. Дежурные по детскому дому в составе воспитателя тов. Д.И. Бородкиной, юркого, приземистого, улыбающегося командира 8 отряда Ротт и дежурного члена санитарной комиссии обходят спальни.

Отряд выстроен. Командир отряда № 1 Аносов встречает дежурного командира: «Товарищ дежурный командир, в первом отряде ночь прошла благополучно. Отряд готов к утреннему обходу». Дежурный Ротт отдаёт салют. Ему отвечают двадцать крепких голосов.

Ни пылинки, ни морщинки — дежурство не может упрекнуть детей в недобросовестной уборке.

Ротт подаёт команду: «Первый отряд может быть свободным».

Отряд отвечает: «Есть». И так все 22 отряда.

Сытный завтрак окончен, и сигналист играет сигналы на работу: «За лопату, за топор, во дворе гудит мотор, день учёбы и труда — н-а-ч-и-н-а-л-с-я».

Первая смена в школе — дисциплина отличная. Работают упорно. Ведь каждый класс — это боевая единица, которая на доске межотрядного соревнования ведёт упорные бои с противником: ленью, плохой учёбой, грубостью и т. д.

Остальная часть ребят работает в мастерских, готовит уроки, убирает территорию двора.

Черноволосый Горшков, исполняющий обязанности завхоза, юлою мечется по детскому дому. Его разыскивают: тому нужна лопата, другому — лошадь, а он скрылся. По его адресу мечут упрёки, «бюрократом» называют. А Горшков на конюшне конюха «пилит» за плохой уход за конём. Фёдоров Витя «ворочает» делами кирпичного завода. Шакальский и Сергеев Коля руководят посевной. Каждый занят своим делом, порученным ему коллективом во имя счастья коллектива.

А с 7 часов вечера работают кружки. Духовой (30 человек) готовит марши, кружок народных инструментов (30 человек) ведёт свои занятия. Хоровой, драматический, джаз... Остальные пишут газеты, читают книги, рисуют, пляшут...

В совете командиров разбираются вопросы жизни детдома: сколько тысяч сделано кирпича, почему плохо работает транспорт.

Совет командиров постановляет: принять участие в распространении билетов 14 лотереи Осоавиахима. Коллектив работников подписал на 1000 рублей, ребята — на 400.

21 час 30 минут. Сигнал: «Сдать рапорта». Весь детдом в сборе.

Командиры 22 отрядов докладывают о прожитом трудовом дне.

Всего нарушений по детдому — 12: получили плохие оценки по учёбе. Решили всем сбором не иметь плохих оценок. Это — позор!

День закончен. Сигнал — спать. После труда мир счастливого детства спит спокойно. Лес шумит. Северка тихо «говорит».

(Газета «Вперёд», 18 мая 1940 г.)

Уходя на фронт в июле 1941 г., С.А. Калабалин оставил воспитанникам детского дома № 60 письмо-наказ не осрамить начатого дела.

Из воспоминаний С.С. Булычева, полковника в отставке:

«Семён Афанасьевич в начале войны попросил послать его на фронт рядовым. Но известный герой «Педагогической поэмы» не мог быть незамеченным. Послать в скопы на передовой рубеж? Нет, надо было использовать его иначе. Тут учитывалось многое: ум, смелость, решительность, находчивость, артистизм, контактность, умение сохранить хладнокровие, принимать самостоятельные решения в непредсказуемых, экстремальных обстоятельствах, наконец — безграничная преданность Родине. Всеми этими качествами обладал Семён Афанасьевич Калабалин.

В период войны фашистская Германия на своей и на занятой территории имела большое количество разведывательных школ. Укомплектованные из числа советских военнопленных, отобранных в концлагерях, они готовили агентов для переброски в тыл Красной Армии для ведения разведывательной и диверсионной работы.

Семён Калабалин прошёл все муки ада в лагере для военнопленных, «завербовался» и после многократных допросов «с пристрастием», тщательнейших проверок и перепроверок гестапо оказался в разведшколе под Варшавой. Её филиал обосновался в Кенигсберге, где Калабалин потом проходил подготовку. Каждый курсант имел только псевдоним и номер. Экипировали всех в форму офицеров и солдат Советской Армии.

Семён Афанасьевич, как руководитель группы, имел звание капитана. Так со шпалой он и был заброшен. В разведшколе Калабалин сумел часть курсантов перевербовать, сколотить надёжную группу для заброски в наш тыл. Группу направили в Горьковскую область, где были важные промышленные объекты. Все парашютисты после приземления явились в полной форме, с оружием, деньгами, рациями, шифрами, в местные органы власти. Семён Афанасьевич остался руководителем группы. Началась радиоигра. Семёну Афанасьевичу и его людям приготовили удобную квартиру в пригороде Горького. В определённые дни и часы строго по немецкому графику он со своими радистами выходил в эфир, передавал в абверовский радиоцентр материалы, собранные его «агентами», то есть дезинформацию, подготовленную нами...

За образцовое выполнение задания майор Калабалин был награждён орденом Отечественной войны первой степени».

Великая Отечественная война лишила С.А. Калабалина возможности отдавать всего себя детям, но мыслями он всегда был со своими воспитанниками, с нетерпением ждал того часа, когда вновь будет с ними, Об этом свидетельствуют его письма с фронта.

Из письма С.А. Калабалина, А.А. Порозовой

в г. Катав-Ивановск Челябинской области, 18 апреля 1943 года:

«... Всё это время судьба мною играла, как играют бурные весенние потоки воды — щепкой. Были моменты, когда эту щепку сжимало между двух глыб льда. Она, хрупкая, трещала, ломаясь, из неё выжимали соки, впитанные ею, когда она ещё была составной частью красавца-дуба. Затем она опять неслась по течению, опять попадала в беспощадные жернова, боролась с силой бушующих ЕСЛИ, превращаясь в крепкий осколок дуба и обрушивалась на мутные воды врага. Вся прелесть этой борьбы заключается в том, что щепка находится на движущихся гребнях волн, но придёт время и она выберется на сухой берег, а, вернее, могущественная сила нашего народа иссушит кроваво-мутную воду врага, а щепка, как в сказке, представьте себе, разовьётся курчавым дубом вечной жизни — прямо на том месте, где бушевали воды бед.

И заговорю я голосом человечьим... И многое Вам расскажу, мои милые, и многое Вам неясное станет ясным и даже дорогим.

Мораль тут такова: чем скорее мы разделаемся с Гитлером, тем скорее мы будем вместе, и в прекрасной музыке восстановленного творческого труда найдётся место и для воспоминаний о минувших днях.

Как убеждён я, так должны быть убеждены и Вы в том, что я буду жив. Нам умирать ни к чему. Мы должны жить, чтобы умер враг. Правда, ко мне смерть подкрадывалась, кокетничала со мной, но я так её принял, что вряд ли у неё будет охота повторить свой визит. Не посмеет!

Мы ещё поживём с Вами, мои славные друзья! Нам жить есть во имя чего — дети. Их миллионы и они ждут нас настоящих мастеров и настоящих отцов. У меня хватит силы, чтобы наполнить любое скопление детворы чувствами отца, обнять их любовью, оградить строгостью и сделать из них достойнейших сынов нашего великого Отечества...»

Советский Союз вступил в смертельную схватку с фашизмом. Сотни тысяч детей были эвакуированы на Южный Урал, вглубь страны. Сохранить детей, спасти их от голода, дать кров, одежду, окружить теплом и вниманием — такая задача стояла перед народом.

Ноябрьской ночью 1941 г. прибыл в г. Катав-Ивановск коллектив детдома особого режима Мосгороно. Это были воспитанники Семёна Афанасьевича, который, оставив пост директора детского дома, пошёл защищать Родину, жизнь своих питомцев.

Директором детского дома стала его жена, воспитатель Галина Константиновна Калабалина. Перед эвакуацией к детскому дому № 60 был присоединён ещё один, особого режима. Таким образом, под опекой Г.К. Калабалиной оказалось 230 детей с изломанными судьбами, трудными характерами, в свои 10-14 лет успевших совершить преступления.

Галина Константиновна вспоминает: «... Трудностей было много. Работниками детдома были только женщины. В эти трудные дни мы часто обращались к произведениям А.С. Макаренко, перечитывали его труды. В основу своей работы положили главный принцип Антона Семёновича: как можно больше требовательности к ребятам, как можно больше уважения к ним...»

Из отчёта детдома № 60 об итогах работы за 1943 год: «... Бригадой лесорубов под командой воспитанника комсомольца В. Дурманова было заготовлено дров 520 кубометров.

60 человек под руководством т.т. Сухининой и Демукшиной работали в колхозе «Путь к социализму», заработали 2500 трудодней, одновременно обслуживая колхозников культурно-массовыми мероприятиями. 100 человек работали в подсобных хозяйствах заводов района и жили в лагерях, оборудованных ими. За отличное выполнение работы коллектив воспитанников получил благодарность от руководителей заводов».

В 1943 г. детдом № 60 по итогам социалистического соревнования признали лучшим среди детских домов Челябинской области, а Г.К. Калабалина была награждена значком «Отличник народного образования». (Большую роль в воспитании ребят играла переписка с бывшими воспитанниками-фронтовиками с первых же дней войны).

Уходили на фронт повзрослевшие воспитанники, а с фронтов нередко приходили «похоронки»... Горе серебрило виски Галины Константиновны. Погиб воспитанник детдома, приёмный сын Калабалиных — Паша Прокопенко. В марте 1943 г. сгорел в истребителе любимец ребят Федя Крещук. Перед вылетом на задание он просил командование передать письмо его матери, если он не вернётся. Матерью он называл Галину Константиновну.

Из письма Фёдора Крещука:

«... Когда человек идёт в бой, он вспоминает самое родное и близкое... Я вспоминаю Вас, потому что всё самое святое, всё, что дороже жизни, сочетается у меня в Вашем образе.

Родная! Я всё помню и ничего не забыл. Я помню, как Вы читали нам Диккенса, как хлопотали, чтобы повкуснее накормить, как приходили ночью в нашу спальню, чтобы поправить спустившееся одеяло, как радовались всякому «отлично» или «хорошо», которые ставили нам учителя.

Мы не были для Вас чужими, мы были для Вас свои, родные. Я не знал матери, этой матерью стали Вы. Сейчас знаю, у меня есть мать. От этого на душе тепло, так хочется биться за счастье, за Вас, за Родину, которая имеет таких женщин, как Вы.

Это письмо придёт к Вам, если я не вернусь. Через несколько минут я вылетаю. Я думаю только о жизни, я не думаю о смерти. Но, может быть, мне придётся повстречаться со смертью. Что ж, я не дрогну. Я не посрамлю Вас, милая женщина, воспитавшая меня. Как бы хотелось видеть Вас, вместе отпраздновать победу. Но надо смотреть правде в лицо: война есть война, война требует жертв...

Спасибо, родная, за всё. Прощайте!

Ваш сын Федя Крещук».
«Галине Константиновне от командования воинской части, в которой служил Фёдор Крещук:

Лейтенант Фёдор Крещук часто рассказывал о Вас. Посылаем Вам его документы для получения пенсии, как его матери. Мы знаем, что не Вы родили Федю, но он — Ваш сын и Вы — его мать».

В 1944 г., после завершения правительственного задания в тылу врага, Семён Афанасьевич возвращается к своему любимому занятию — работе с детьми. Но произошло это не сразу: месяцы проверки на «надёжность» были страшно мучительны и унизительны для него. Об этом свидетельствуют и письма Семёна Афанасьевича к Галине Константиновне.

«Москва. 17.04.44 г.

Дорогие, золотые мои!

Когда же, наконец, кончатся наши страдания? Я так истосковался, измучился от этого проклятого неопределённого положения, что буквально жить не хочется...

Как мне неловко, стыдно перед вами. Но, честное слово, я в данном случае ни в чём не виноват. Такова уж моя «удача» в устройстве личной жизни...»

Москва. 7.07.44 г.

«Дорогие мои!

Никогда мне не было так грустно, как сейчас. Даже в самые тяжёлые минуты моей жизни я был полон радостного задора. Передо мною стояла задача, которая всегда стояла перед глазами, владела мною, управляла мною.

Задача выполнена. Хорошо ли, плохо ли, но выполнена. Ну, а что же теперь? Сижу... И это я, вечно хлопотавший, перед трудом преклонявшийся, как перед богом! Сижу. Одна минута времени, проведённая в безделье, равна часу, прожитому в труде. Какой-то умник сказал, что гнев — начало существования. А мне кажется, что месяца безделья достаточно для того, чтобы быть зачисленным в общество тихопомешанных. Особенно тяжело переживаю, когда вспоминаю о том, что где-то есть дети, детские дома, есть счастливчики, которые живут интересами ребятишек. Неужели я больше не увижу радости труда на благо моей Родины, выращивая новое, молодое, трудовое поколение? Как видишь, Галочка, и мой оптимизм дал трещину. Тебе просто завидую. Ты можешь ласкать свои материнские чувства, ощущая рядом с собой наших дорогих детей...

Я здесь упражняюсь в написании статей на воспитательные темы, планов — вариантов по организации детских колоний. Меня очень интересуют колонии в системе МВД. Люблю дух колоний, там меньше консерватизма, больше размаха для решения творческих идей...»

С августа 1944 г. по август 1946 г. Семён Афанасьевич руководит детским домом для испанских детей в г. Солнечногорске Московской области. Но... Но «сверхбдительное» бериевское начальство не доверяло даже таким своим работникам, как С.А. Калабалин, его героическая деятельность в годы войны оказалась не в счёт. Семёну Афанасьевичу было предложено поискать себе место в другом месте.
Из письма С.А. Калабалина инспектору по трудколониям МВД Грузинской ССР Месхи Е.В.

«... И всё же мне хочется работать у вас, и прежде всего потому, что хочется трудиться там, где можно быть максимально полезным...

В настоящее время я свободен, от испанцев меня убрали. Рискуйте, и Ваш риск увенчается великолепными делами...»

В октябре 1946 г. С.А. Калабалин с семьёй переезжает в Грузию. Его назначают заместителем начальника колонии по учебно-воспитательной части в городе Кутаиси. За короткий срок Семён Афанасьевич сумел наладить в колонии воспитательную работу, сплотить ребят, воспитать коллектив. В постоянных педагогических поисках оттачивалось его мастерство, накапливался опыт работы по воспитанию Человека.

В мае 1947 г. приказом министра МВД Грузии С.А. Калабалина переводят в Сталинирскую ТВК заместителем начальника по учебно-воспитательной работе. И здесь он добивается успехов в воспитании коллектива.

И ещё о творческой педагогике...

Из архива С.А. Калабалина:

...Сталинирская ТВК. В первый день пребывания в колонии я решил не делать с детьми официальной встречи. Ходил по колонии, заглядывал во все «щели», изучал «боевую» обстановку. Я говорил с работниками колонии, а ребят как бы не замечал. Они тоже держались на приличном расстоянии от меня, делали вид, что не интересуются мною. Но не выдержали. Разведчики стали кружить на близком расстоянии, их пути стали «невзначай» скрещиваться с моими зигзагами по двору.

Наконец, один из них метнул на ходу в меня вопросом:

— Вы будете у нас замначем?

— Тебе это лучше знать, буду или нет...

У пацана рот бубликом, а лицо скорчилось недоумённым вопросом.

— Да, это решать будете вы. И если станете очень просить меня, то может быть, я и останусь в этом хлеву. Но передай пославшим тебя, что замнач сердитый. Не люблю трусов, лентяев, воров, грязнух и дураков.

В тот день мне хотелось сделать ещё что-нибудь такое, чтобы дать ребятам пищу для разговора. В новом строящемся доме я услыхал какое-то завывание. Мне объяснили, что это вопит сидящий в карцере воспитанник М., водворённый туда за неоднократные побеги из колонии. В помещении изолятора передо мною предстал подросток лет 16. Лицо в крови, грудь исцарапана стёклами.

— Зарежусь! Всё одно зарежусь! — вопил он.

— Ты чего тут истерику закатываешь?

— А что меня держат? Не хочу я жить в колонии!

— Так ты не хочешь жить здесь? А почему же ты в колонии?

— Забрали меня...

— Значит, пришли к тебе домой, ты сидел, читал книгу, а тебя забрали?

— Нет у меня дома. На базаре это было.

— Ты что же, работаешь на базаре?

— Я просто был на базаре...

— Значит, у тебя дома нет, и ты, такой большой и красивый парень, ещё не работаешь, а паразитничаешь? Выгоните его вон! Иди, хороший мальчик, куда хочешь. Ты не имеешь права даже на эту яму. Недостоин. Марш!

— Куда идти, в спальню или из колонии?

— Куда хочешь, туда и иди, истеричка!

Я был уверен, что он пойдёт в спальню и будет рассказывать, как новый замнач приказал ликвидировать карцер, а охраннику заняться более полезным делом. М. не ушёл из колонии. Сначала не ушёл потому, что ему был интересен странный начальник. Затем мне пришлось изрядно поработать над его характером. А спустя полтора года М., как хорошего ученика и производственника, приняли в комсомол.

На второй день я пришёл в спальню в 6 часов утра. Излишне описывать жуткое состояние спален, способное возмутить самого нетребовательного воспитателя. Я заглянул в лицо каждому спящему. Не было ни одного такого, кого можно было бы назвать дегенератом, идиотом, садистом. То были нормальные детские лица, но с тенями тревоги. А проснутся — и будет толпа, идеал которой «хватай» и «сопротивляйся», девиз которой — «каждый за себя, а прав тот, кто сильнее».

Организация коллектива! Самая решительная и немедленная организация коллектива нужна им более, чем еда, чем всё остальное!..

В самоотверженной борьбе за каждую человеческую личность, большой и грамотной педагогической работой, взрывами справедливого педагогического гнева, человеческой радостью побед, протестующим страданием происходит процесс становления, рождения и воспитания будущего детского коллектива.

— Рыбы в море идут косяками — есть вожак. Самолеты летят в воздухе — есть ведущий. На 12 тысяч пчелиного семейства есть матка в улье. В семье есть отец, на заводе — директор. Везде, тем паче в людской среде, есть назначенные, или по опыту и разуму определившиеся, руководители. Первым вашим руководителем буду я. Но этого мало, мне нужны помощники. Есть среди вас командиры?

— А мы все командиры!..

— Хорошо. Тогда вы и командуйте, а я буду рядовым. Ведите меня, организуйте мою жизнь так, чтобы она мне нравилась. Но если она будет похожа на ту, которой вы живёте сейчас, я взбунтуюсь.

Я говорил долго, вырывал куски из личной жизни, из жизни колонии имени Горького, коммуны имени Дзержинского. К стогу подползали из дальних углов. Ужинали поздно, а после ужина снова потащили меня в спальню. Опять говорили задушевно. Говорили мне, что будут делать всё, но только без командиров, потому, что командирам всегда блат в жратве и в барахле.

— Это не командиры,— говорил я им,— а жулики. Командир, как я понимаю его,— это старший, вами же уполномоченный товарищ. Он не съест, пока не накормит вас, он не наденет штанов, пока все его подчинённые не будут в штанах...

В коллективе предусматриваются органы, целый институт органов, которые создаются для организационного удобства, и они, органы, отличают коллектив от толпы и случайного объединения людей.

Воспитать человека, который «обязан быть счастливым», у которого, по образному выражению А.С. Макаренко, «должна быть единственная специальность — он должен быть большим человеком, настоящим человеком» — можно только через коллектив!

Из воспоминаний воспитателя колонии Л. Бородиной:

«... В колонии был полный развал, нечто подобное Куряжу, описанному в «Педагогической поэме». Произошло убийство одного из воспитанников и готовилось второе. По просьбе комсомола колонии Калабалина прислало начальство из Тбилиси для наведения порядка.

Собрав всех колонистов во дворе, он провёл беседу с ними: «Как будем жить и что делать...»

Семён Афанасьевич — это воплощённая сила жизни и радость жизни. Сколько ума, сколько юмора! Какая прямота и сила духа! Какое человеческое очарование! И какая в нём непримиримость к порокам, к недостаткам тех же людей! Какая требовательность и любовь!

Семён Афанасьевич и Галина Константиновна — талантливые продолжатели великого дела А. С. Макаренко...»

Педагогическая деятельность С. А. Калабалина высоко оценивалась и руководителями Сталинирской ТВК.

Из характеристики Калабалина С.А.:

«... Высокая принципиальность, оперативная решительность, организаторская способность, постоянная трудовая и деятельная готовность, честность, любовь к детям и педагогическая грамотность — вот те качества, которыми располагает Семён Афанасьевич, и которые обеспечили быстрое педагогическое оздоровление колонии.

Калабалин умело сплотил педагогов, воспитателей, работников и самих воспитанников колонии и создал полноценный коллектив.

В педагогической работе и в организации воспитательного процесса Калабалин свободен от формализма. Формы и сами педагогические приёмы всегда новы и более совершенны, чем вчерашние...»

В августе 1950 г. С.А. Калабалин переезжает на Украину и принимает заведование специальным детским домом на станции Мотовиловка Фастовского района Киевской области.

И опять поиск новых форм воспитания и перевоспитания, и опять борьба с человеческими пороками, за детство счастливое, трудовое.
Из статьи «Светлые дороги» (журнал «Огонёк», 1952 г.):

«... Нет и трёх лет, как Семён Афанасьевич приехал в Мотовиловку, а сколько вокруг перемен! Поднялся над землей молодой сад, зазеленели высаженные ребятами четыре тысячи кустов акации, клёны и тополи. На дворе вырос спортивный городок. Есть тут футбольное поле, площадка для волейбола, беговые дорожки, гимнастические лестницы и трапеции, полоса препятствий, шесты и качели. Ребята роют пруд — зимой будет каток, а летом своя рыба.

... Сегодня Семён Афанасьевич едет в Киев. На узкой полоске бумаги длинный список дел. С утра — к студентам: будущие учителя просят его поделиться воспоминаниями о Макаренко. Потом покупки: два фотоаппарата, тридцать пар коньков, лыжи, грузовая машина, нефтяной движок для электростанции и киноаппарат, два седла.

А там, дома, жизнь идёт своим чередом. Склонившись над тетрадкой, Галина Константиновна объясняет девочкам непонятную задачу. Тот, кто приготовил уроки, устраивается с книгой, где светлей и тише. Двое сидят за шахматной доской. Сверху доносится песня...»

А.С. Макаренко учил: как бы ни было хорошо в благополучно обустроенной колонии, где быт и дисциплина налажены, не бойтесь расстаться со всем этим. Поезжайте туда, где всё гибнет в бездействии. Берите штурмом новое место и всё начинайте сначала.

В 1956 г. Калабалины переезжают под Москву и принимают Клемёновский детский дом в Егорьевском районе.

Клемёново — это новый калабалинский Куряж. А с чего всё начиналось? Вот выдержка из письма Семёна Афанасьевича к Галине Константиновне:

«29. XII —1956 г.

Клемёново.

... А вообще живут же люди, будем жить и мы! Детали: потолки падают, полы проваливаются, вонище... Бухгалтер лежит в больнице, ни учёта, ни прихода. Есть вши, грязь, пустота. Нет человеческого тепла. Стульев нет. Всё разбито... Райком партии великодушно допустил: «На месячишко, а там мы посмотрим, как и что, а вообще, конечно, устраивайтесь».

Сидим сегодня весь день без дела. Мы в детский дом, а директор из детского дома. Куда ни кинусь — ничего нет.

Итак, жду вас, мои родненькие!...»

Помня заветы А.С. Макаренко, что «колонистская коммуна представляет собой прочно сбитое по-товарищески и дисциплинированное рабочее сообщество, беспрерывно повышающее свой культурный уровень, в то же самое время всегда весёлое, с бойким настроением», Семён Афанасьевич (в который уже раз!) приступил к строительству новой жизни на новом месте.

Крепкий, сплочённый коллектив был для него мощным и тонким инструментом воздействия на воспитанников.

Организация детского коллектива: разбивка на отряды, выборы совета командиров, командиров отрядов, создание постоянно действующих комиссий, ежедневные дежурства воспитанников, проведение общих собраний, на которых совместными усилиями решаются важнейшие вопросы, обсуждение итогов прошедшего дня на вечерних рапортах. Чётко продуманная работа органов самоуправления была отличительной и определяющей жизнь чертой детского коллектива.
Из материалов рабочего плана Клемёновского детского дома на 1957-1958 учебный год:

«... Из детского дома должен выходить в большую жизнь такой подросток, который должен отличаться навыками коллективизма, высокой культурой поведения, скромностью, здоровьем, грамотностью, трудолюбием, смелостью и выдержкой, высоким чувством патриотизма. Детский дом располагает всеми средствами к тому, чтобы детям были сообщены все эти и многие другие общественно-полезные качества. Это наш гражданский долг».

Меньше чем за год запущенный детский дом изменил свой облик. Анализируя первые итоги работы педагогического коллектива, было отмечено, что «благодаря добросовестному, почти самоотверженному напряжению физических и духовных сил воспитателей, наладившейся живой и полезной связи со школой, созданию работоспособного института детского самоуправления, в конце концов, удалось учебный год закончить с благополучными результатами. Из 106 учащихся перешли в следующих класс 100 человек. Детский коллектив к концу учебного года представлял собой здоровую согласную семью».

И всё же это были первые успехи, обольщаться ими было ещё рано. Перед педагогами вставали всё новые задачи. Чтобы коллектив состоялся, он должен иметь поле деятельности или, если хотите, полигон для самоутверждения. Нужно было найти и увлечь детей конкретной целью.

На общем собрании воспитанники обсудили, что можно сделать своими силами в ближайшее время и решили:

1. Расширить жилплощадь спален путём пристройки к спальному корпусу дополнительных площадей для четырёх спален.

2. Увеличить объём столовой и кухни.

3. Провести подготовительные работы к подводке водопровода и установки центрально-водяного отопления в спальном корпусе.

4. Построить спортивный городок.

5. Заложить гектар сада.

6. Вырастить в своём подсобном хозяйстве картофель, капусту и другие овощи.

7. Помочь колхозу выращивать кукурузу на площади 5 га.

8. Вырастить 20 свиней.
Из выступления Г.К. Калабалиной:

«.,. Вовлекая детей в общественно-полезный и производственный труд, мы, разумеется, в первую очередь интересовались его педагогическими результатами.

Учитывая то, что контингент детей у нас особый (в основном нам присылают детей, исключённых из массовых школ, из других детских домов и школ-интернатов), нам важно было добиться, чтобы в трудовой деятельности воспитанников вырастал интерес к учению, формировался их нравственный облик, приобретались необходимые практические умения и навыки, воспитывалось чувство ответственности за порученное дело.

Были организованы сводные отряды, которые работали на порученных участках, соревновались между собой. При подведении итогов обязательно учитывалось не только количество выполненной работы, но и её качество, и отношение каждого члена отряда к работе».

Семён Афанасьевич учил жить по-макаренковски: в труде, в заботе, с верой в завтрашнюю радость. Неутомимый труженик, вечно ищущий, талантливый от природы, он всегда был не удовлетворен сделанным, горел желанием добиться большего. В своём дневнике он писал:
«... Хочу двигаться, жить хочу и видеть хочу разумное, выстраданное человеческое лицо — самого человека...

А и дорого же он достаётся, этот самый Человек! Но в нём и отдых мой, и утешенье...»

Из всех задач в области воспитания задача понимать детей остаётся самой важной. Можно сердиться на них, строго спрашивать за проступок, наказывать. Нельзя одного — быть равнодушным к ним.

«Учительская газета» от 10 октября 1974 г.:

«... В детский дом редко попадали ангелы. В пятый класс привезли Женьку Мальцева. Директор долго и пристально разглядывал его, покуривая сигарету. Потом неожиданно весело сказал.

— А знаешь, Евгений, у тебя здорово оттопыриваются уши, что говорит о твоей расхлябанности и о тщедушной волюшке твоей... И минуту спустя добавил: «Придётся с тобой здорово поработать, чтобы ты стал настоящим гражданином, а не государственным прихлебателем».

«Шесть долгих лет Калабалины терпеливо вытравливали из меня блажь, достигая нужного,— вспоминает сам Е.А. Мальцев.— Как-то Семён Афанасьевич застал меня за игрой в карты (уважал я это занятие и в нём известных успехов добивался). Кончилась игра.— «Пойдём, говорит, Мальцев, поговорим по душам».— Предстал я перед комитетом комсомола.— «Решайте, ребята, как поступить с этим негодяем. Я за исключение его из детдома».

А я уже тогда знал, что его зажигательная речь кого угодно убедит.— «Ему нечего здесь делать,— продолжает Семён Афанасьевич, — он безо всякой пользы только пожирает государственный хлеб».

Сейчас, когда позади детский дом и армия, я, рабочий Московского автозавода имени Ленинского комсомола, знаю: спасла меня милая, добрая, спокойная Галина Константиновна. Она уговорила комитет взять меня на поруки. «Нет, так дело не пойдёт,— выговаривал жене Семён Афанасьевич.— Я буду ругать, а ты по головке гладить?»

Год спустя Семён Афанасьевич признался: «Женька! Если бы не комитет, я бы исключил тебя. Но сейчас вижу, что сделал бы непоправимою ошибку, так-то, брат!...»

Из армии я постоянно писал Калабалиным (нет у меня более родных людей). Как-то встал вопрос о моём досрочном увольнении из рядов Советской Армии. Пишу: как быть, Семён Афанасьевич? Военком ждал моего решения. Ответ пришёл быстрый и короткий: «Если ты искренне спрашиваешь моего совета о досрочном увольнении из армии, то я искренне тебе отвечу: Не сметь! Не сметь! Не сметь! Это безнравственно, это непатриотично, не по-граждански. Это, наконец, малодушно и подло. Женька, если сотворишь хитрость,— я решительно выжгу твоё имя из своей человеческой души».

Сомнений у меня не оставалось. Я написал, что продолжаю служить, что уже почти не получаю взысканий и совсем обхожусь без «губы».— «Очень тепло было на душе от твоих слов.— «У меня всё отлично, нарядов больше нет»,— читаю его письмо,— Спасибо, сынок что не собираешься подводить. Служи, дорогой, не отслуживай (не каторгу отбываешь). Служи, как гражданин... А слово «хочется» не терпит мягкого знака. Зачем ты его лепишь, куда не следует?»

Шесть лет рядом с Калабалиными. Шесть лет — пустяковый отрезок на жизненной прямой (да не такая уж она у меня и прямая), а праздник на всю жизнь!...»

В 70-годы «Комсомольская правда» обратилась к читателям со статьёй-призывом: «Перечитайте!» в ней говорилось:

«... Книги А.С. Макаренко — не только отличные пособия для всякого творческого педагога, это книги, умеющие устроить в душе человека «эмоциональный взрыв», раз и навсегда заразить его страстью к нелегкому и счастливому труду воспитателя. Кто знает, сколько талантливых молодых людей остались безучастными к педагогике лишь потому, что в детстве им не подложили вовремя под подушку «Педагогическую поэму».

На страницах книги встречи с Семёном Карабановым (Калабалиным) запоминаются надолго. Но сильнее ещё оставляет впечатление встреча с ним в жизни. Мне посчастливилось: я являюсь его воспитанником по Клемёновскому детскому дому.

Из разных мест, с разными судьбами приходили в детский дом ребята. Многие из нас носили клеймо «трудновоспитуемых». Сегодня мы признаём, что всем лучшим в себе мы обязаны людям, конкретным людям, которых повезло нам встретить на жизненном пути. Это были наши друзья: наши воспитатели и учителя, наши сверстники и наши старшие товарищи. Я говорю о людях, которые учили нас жить разумно и полезно, учили примером своей личности, классом своего мышления, уровнем своего мастерства, размахом своей души. Большое счастье в жизни — найти желанную среду!

Из выступления С.А. Калабалина:

«... Основной принцип нашей жизни в детском доме — один за всех и все за одного. Мы хотим, чтобы человек учился отвечать не только за свои поступки, но и за поступки своих товарищей. Отношения в нашем коллективе строятся на полном доверии и уважении друг к другу. Настоящее доверие должно быть во всём».

Круг единомышленников не только ищется, он и образуется. Каждый из нас создаёт среду для окружающих, от каждого из нас зависит нравственный климат той или иной человеческой общности. Для нас Клемёново — наш Дом, наш уголок Родины. Здесь зародилось, здесь развивалось и крепло человеческое братство, рождён союз друзей, объединённых общим трудом и общей духовной жаждой.

Из воспоминаний воспитанников:

«... Сейчас я живу далеко от Москвы, в Норильске. Но даже и здесь я часто думаю о детском доме. Ведь он для меня был и остаётся родным домом...»

В. Михайлов.

«... Здесь всем хватало тепла и ласки. Никто не чувствовал себя одиноким и забытым».

Сёстры Пермяковы.

«У меня нет родителей, но было много воспитателей. Я их помню. Но больше всех в мою память и душу вошла семья педагогов Калабалиных. Нет, я не выбирал их, не отдавал особого предпочтения. Они вошли сами собой, как будто это было предрешено заранее, и вошли навсегда...»

Б. Савельев.

«... Заботы детского дома стали моими личными заботами. Так мы жили: нам доверяли, нас уважали, с нас крепко спрашивали, о нас постоянно заботились.

Я твёрдо решила: буду учителем, воспитателем. Как бы трудно ни было, у меня есть маяк — жизнь этих дорогих мне людей — Семёна Афанасьевича и Галины Константиновны».

М. Рыкова.

Каждый «трудный» подросток — это результат ошибок в воспитании; чей-то педагогический брак. Жизнь убеждает в том, что мастерство педагога — не врождённый дар, а прежде всего профессиональное качество, приобретённое в процессе практики и изучения педагогики. Без профессионализма воспитателю не реализовать прогрессивные идеи передовой педагогической науки, свои педагогические находки.

Краткой крылатой формулой выразил А.С. Макаренко гуманистический принцип нашего воспитания, который был сущностью и его опыта: «Как можно больше требования к человеку и как можно больше уважения к нему».

Необходимо заставить ребят поверить, что и им тоже верят. Вера в веру — вот чего добивался Макаренко, без чего не мог строить свою работу Семён Афанасьевич, вступив в борьбу с человеческими пороками.

Из выступления С.А. Калабалина:

«Я убеждён, что неисправимых людей нет. Только исправляются все по-разному, разными путями идут. Но главное — сам воспитанник должен хотеть стать человеком. Надо очень захотеть стать хорошим человеком!

И вы будете им, должны, обязаны!».

Доверие к воспитаннику оказывало исключительно глубокое воздействие, будило в нём лучшие человеческие качества, поднимало на борьбу против всего наглого, пошлого, блатного.

С.А. Калабалин был настоящим бойцом педагогического фронта, профессионалом своего дела, неравнодушным ко всему человеческому, эрудированным и деловым. Его безукоризненная честность и справедливость оказывали огромное влияние на воспитанников, вызывала желание быть похожим на него. В каждом из них заложена частица его огромного человеческого труда.

«Методика и система воспитания А.С. Макаренко положительны не лишь в период их применения, а положительны тем, что действуют на долгие годы и формируют нового человека.

Я не знаю срывов, как не знаю и брака в создании нового человека. На совести моей и моей жены, Галины Константиновны, нет ни одного пятна, которое помешало бы нам смотреть открытыми очами в глаза Родины, в глаза десяти тысячам воспитанных нами граждан».

С.А. Калабалин.

Вся жизнь Калабалиных и их трудовая деятельность связана с именем Антона Семёновича Макаренко. Работая по его системе, совершенствуя её применительно к новым условиям, они тем самым строили живой памятник своему великому учителю. Нам же предстоит ещё открыть миру имена их, Калабалиных, последователей Макаренко, замечательных педагогов.

Огромный жизненный опыт, педагогический талант, умелые взаимоотношения с воспитанниками, высокие организаторские качества, поразительная способность создавать коллективы единомышленников, атмосферу человеческого родства, природный дар психологов — всё это снискало им почёт и уважение не только в детской, но и во взрослой среде, будоражило сердца тех, кто искренне верил в систему творческой педагогики.

В 1962 г. группа сводного студенческого отряда обратилась с письмом-предложением в «Комсомольскую правду». Вот что они написали:

«... К сожалению, многие педагоги реально не представляют себе, как наиболее эффективно применять систему Макаренко на практике.

И тут, как нам кажется, не помощь должны придти те, кто глубоко впитал в себя эту систему, как метод воспитания молодого поколения.

Мы предлагаем организовать для широкой пропаганды педагогики Макаренко детскую колонию-интернат имени А.С. Макаренко.

Многих детей-подростков, страдающих нравственной неустойчивостью, совершивших умышленные либо случайные проступки, наказуемые судом, не следует допускать на скамью подсудимых. Тут система Макаренко была бы наиболее эффективным педагогическим средством воздействия на подростков.

Отличительной чертой колонии будет то, что подростки будут находиться в ней то количество времени, которое сочтёт необходимым педагогический коллектив.

Это будет детское учреждение, в котором сотни учителей и студентов педагогических вузов смогут практически овладеть основами системы воспитания А.С. Макаренко. Чтобы наилучшим образом выполнять свою роль, колония-интернат должны быть расположены в удобном месте с точки зрения сообщения с центром, должна иметь хорошую материальную базу.

Мы уверены, что энтузиастов этого дела, которые будут работать творчески и с полной отдачей духовных и физических сил, найдётся немало».

Одним из таких энтузиастов является Семён Афанасьевич Калабалин, сам воспитанник и ученик Макаренко, отдавший более 30 лет делу воспитания детей в детдомах и колониях».

К сожалению, это письмо студентов так и не было принято во внимание, великолепная идея осталась не воплощённой. Но сегодняшняя наша жизнь подсказывает: у «Педагогической поэмы» должно быть продолжение... Уже сегодня в тех школах (школа Кубракова Г. М., школа Католикова А. А. и др.), где макаренковская система имеет первостепенное значение, есть успех. Советы ребячьих коллективов берут в свои руки всю деятельность школьной жизни, становятся подлинными хозяевами своего дома, района.

Работая в Клемёнове, Семён Афанасьевич задумал книгу «Рассказы о воспитании». В ней он хотел повести разговор об отдельных эпизодах из жизни колонии им. М. Горького, которые не вошли в «Педагогическую поэму», рассказать о том, как воспринимали сами колонисты педагогику Макаренко. На живых поучительных примерах глубже раскрыть личность педагога-творца.

Поразмышлять о своей педагогической практике, об удачах и неудачах, о том, как накопленный опыт, возросшее умение всё чаще приводили к успехам, что система Макаренко не давала готовых рецептов, не обучала отработанным приёмам. Она только будила творческую мысль педагога, заставляла его всегда искать новое, а потому всегда неожиданное, эффективно действующее.

В книге С.А. Калабалин хотел ответить на вопрос: почему педагогу необходимо знать законы макаренковской науки — коллективологии? Как эти законы действуют, как применяются, почему извращаются. Думал поделиться с ним соображениями о том, какими педагогическими делами должна быть увековечена память А.С. Макаренко.

Всё рассказанное им должно было быть объединено единой темой: воспитание человека, воспитание коллектива.

В 1968 г. увидела свет его первая работа — «Бродячее детство». Больше не успел, огромный поток дел и забот о детях не давали работать над книгой. А потом неожиданная смерть Семёна Афанасьевича...

Сегодня по крупицам приходится собирать материалы, связанные с его педагогической деятельностью. Это его статьи, опубликованные в газетах и журналах, конспекты его выступлений перед различными аудиториями, несколько фонограмм и многочисленные письма педагогам, учителям, своим питомцам, друзьям.

Хорошо изучить наследие А.С. Макаренко, настойчиво искать пути применения его учения в нашей сегодняшней педагогической практике — вот задача, которая стоит перед нашими учителями и воспитателями.

Педагог, стремящийся к совершенствованию воспитания, к созданию настоящего коллектива, к творчеству, найдёт в настоящей книге много для себя нужного и поучительного.

Сегодня как никогда актуально звучит призыв: «Откройте Макаренко!» Откройте его для себя, для других педагогов, для родителей, для детей. Никто не прогадает, никто не останется равнодушным, держа в своих руках великолепный источник педагогических знаний. А наша книга пусть поможет вам постичь смысл, представить подвиг и красоту труда педагога-мастера, приверженца макаренковского учения и талантливого его продолжателя Семёна Афанасьевича Калабалина.

В.В. Морозов, методист кабинета детских домов и школ-интернатов Московского областного института усовершенствования учителей.