(Стих. «Увертюра к т. Х11» читает В. Зозулин)
Игорь Северянин… При упоминании этого имени невольно всплывает в памяти знакомое с детских лет: «Я, гений Игорь Северянин», или «Ананасы в шампанском», или «Мороженое из сирени», его скандальная слава, его эгофутуризм.

Долгое время о нем не вспоминали, считали салонно-будуарным поэтом, а его поэзию чуть ли не «второстепенной». Но современники А. А. Блок, В. Я. Брюсов, О. Э. Мандельштам, Ф. Сологуб и другие высоко ценили творчество Северянина, считая талантливым, истинным поэтом. «Поэтом с открытой душой» называл его А. А. Блок.

27 февраля 1918 года зал Политехнического музея переполнила публика. Под председательством критика П. С. Когана происходило избрание «короля поэтов». Звание присуждалось «всеобщим, прямым, равным и тайным голосованием». Присутствующим были розданы листки бумаги для письменной подачи голоса в пользу того или иного кандидата.

Следует отметить, что Брюсов, Вячеслав Иванов, Андрей Белый участвовать в вечере отказались и фаворитами зала стали футуристы. Их шумно приветствовала молодежь. Известные и никому не ведомые поэты сменяли друг друга на эстраде. Выступил Владимир Маяковский, нимало не смущаясь тем, что его революционные стихи не вяжутся с претензией на звание короля, то есть монарха, хотя бы и поэтического. В заключение программы читал Игорь Северянин. Он вырос на эстраде в черном длиннополом сюртуке и исполнил стихи из «Громокипящего кубка». Слушали его баритональный голос в полном молчании, покоренные энергией ритмов и мелодией строф. Когда Северянин кончил чтение, зал разразился аплодисментами и криками восторга.

После подсчета голосов было объявлено: королем поэтов избран Игорь Северянин. Второе место занял Владимир Маяковский, третье – К. Бальмонт.
«Отныне плащ мой фиолетов,

Берета бархат в серебре:

Я избран королем поэтов

На зависть нудной мошкаре.

Я так велик и так уверен

В себе, - настолько убежден, -

Что всех прощу и каждой вере

Отдам почтительный поклон.

В душе – порывистых приветов

Неисчислимое число,

Я избран королем поэтов –

Да будет подданным светло!»

(«Рескрипт короля», 1918)
К своему избранию Северянин отнесся серьезно. Это был пик его всероссийской славы.Ни один из последующих поэтических вечеров, где б он ни был – в маленьком Тарту или в Париже, - не принес Северянину той радости, что дал ему московский триумф.

Игорь Васильевич Лотарев – таково настоящее имя Игоря Северянина - родился (4) 16 мая 1887 года в Петербурге в семье военного инженера штабс-капитана Василия Петровича Лотарева. Его мать – Наталья Сергеевна – из дворянского рода Шеншиных. Детские годы поэт провел в Петербурге, а в 1896 году, когда родители расстались, он переехал вместе с отцом в Череповецкий уезд Новгородской губернии, где жили сестра и брат отца.

«Отец мой, офицер саперный,

Был из владимирских мещан.

Он светлый ум имел бесспорный,

Немного в духе англичан».

«А мать моя была курянка,

Из рода древнего дворянка,

Причем до двадцати двух лет

Не знала вовсе в кухню след.

Дочь предводителя дворянства

Всех мерила на свой аршин».

(«Роса оранжевого часа»)
Учился Северянин в Череповецком реальном училище, но не закончил его. В 1903 году отец уехал на Квантун и взял с собой сына. Но поездка на Дальний Восток для Северянина оказалась не долгой, вскоре ( в декабре 1903 года) он вернулся в Петербург и поселился с матерью в Гатчине. Свои детские и отроческие годы Северянин описал в автобиографической поэме в стихах «Роса оранжевого часа» (1925).

Начало своей литературной деятельности поэт относил к 1905 году: 1 февраля в журнале «Досуг и дело» было опубликовано его стихотворение «Гибель Рюрика», подписанное «Игорь Лотарев». Позднее именно эту дату он отмечал как начало литературного пути, хотя писать и печатать стихи в виде отдельных брошюрок начал значительно раньше. Брошюры выходили небольшими тиражами – по 100 экземпляров, все за счет автора, и, в основном, рассылались по редакциям «для отзывов», которых, к сожалению Северянина, не было: стихи не воспринимались всерьез и лишь вызывали улыбки. С 1904 по 1912 год поэтом было выпущено 35 брошюр.

Первые опубликованные стихи подписаны настоящей фамилией, а с 1905 года появляется псевдоним «Игорь - Северянин», именно так, через дефис, подписывал поэт свои произведения, подчеркивая этим связь с любимым им севером России.
«Я, гений Игорь – Северянин,

Своей победой упоен:

Я повсеградно оэкранен!

Я повсесердно утвержден!..»

(«Эпилог», 1912)
Первым его заметил К. М. Фофанов, с которым Игорь Северянин познакомился 20 ноября 1907 года. Позднее эту встречу Северянин описал в автобиографическом романе «Падучая стремнина» (1922).

Северянин неоднократно повторял, что его учителя и любимые поэты – Мирра Лохвицкая и К. М. Фофанов. В одном из писем он писал: «Боготворю Мирру Лохвицкую, считая ее величайшей мировой поэтессой. Затем: я очень люблю Фофанова и Бодлера».

«Большой талант дала ему судьба,

В нем совместив поэта и пророка.

Но властью виноградного порока

Царь превращен в безвольного раба.

Подслушала убогая изба

Немало тем, увянувших до срока.

Он обезврежен был по воле рока,

Его направившего в погреба.

Когда весною – в Божьи именины, -

Вдыхая запахи озерной тины.

Опустошенный влекся в Приорат,

Он суеверно в сумерки влюбленный,

Вином и вдохновеньем распаленный,

Вливал в стихи свой скорбный виноград…».

(«Фофанов», 1926)
Но, несмотря на признание Фофановым поэтического дарования Северянина, редакторы не спешили печатать его стихи. Молчала и пресса. Только в 1910 году писатель И. Ф. Наживин отвез одну из брошюр Северянина – «Интуитивные краски» в Ясную Поляну и прочитал Л. Н. Толстому. Лев Николаевич сперва посмеялся, а затем как будто бы сказал: «Чем занимаются!.. Чем занимаются… Это литература! Вокруг виселицы, полчища безработных, убийства, невероятное пьянство, а у них «упругость пробки».

Это стало известно московской прессе. Имя поэта стало известно на всю страну.Известность Северянина началась как известность скандальная. «С легкой руки Толстого меня стали бранить все, кому было не лень…» и тем самым прибавлять славу.

«Я прогремел на всю Россию,

Как оскандаленный герой!..

Литературного Мессию

Во мне приветствуют порой.

Порой бранят меня площадно, -

Из-за меня везде содом!

Я издеваюсь беспощадно

Над скудомыслящим судом!

Я одинок в своей задаче

И оттого, что одинок,

Я дряблый мир готовлю к сдаче,

Плетя на гроб себе венок».

(«Я прогремел на всю Россию», 1911)
С именем Северянина публика связывала «экстазность» и «фурор». Сборники его стихов мгновенно расхватывались. Портреты его украшали будуары светских дам и комнатки восторженных курсисток.
«Вонзите штопор в упругость пробки, -

И взоры женщин не будут робки!

Да, взоры женщин не будут робки,

И к знойной страсти завьются тропки…

Плесните в чаши янтарь муската

И созерцайте цвета заката

Раскрасьте масли в цвета заката…

И ждите, ждите любви раската!..»

(«Хабанера 11»)
Стихи Игоря Северянина могли поразить, возмутить, рассердить, но на них обращали внимание: Северянина узнали, запомнили, им заинтересовались. К тому же далеко не все стихотворения в брошюрах – «новаторские». А. Измайлов считал, что в брошюрах были сердечные, нежные песни, - чудачества заслоняли их, и их не замечали. В «Интуитивных красках», например, - 15 стихотворений, но цитировали именно «Хабанеру 11», которую раскритиковал Л. Н. Толстой.
«Моя вторая Хабанера

Взорвалась точно динамит.

Мне отдалась сама Венера, -

И я всемирно знаменит».

(«Поэза возмездия»,1913)
В это время в русской поэзии назревают изменения. Символизм как единое течение переживает свой распад. Идеи и творческие приемы поэтов-символистов (К. Бальмонта, В. Иванова, Ф. Сологуба и др.), усвоенные десятками подражателей и низведенные до расхожего газетного уровня, перестали быть незыблемыми образцами для вступающих в литературу молодых поэтов. Они ищут свой путь, группируясь по общности взглядов на искусство.

По примеру Маринетти в Италии Игорь Северянин пытается привить футуризм на русской почве. В 1911 году он объявляет о создании эгофутуризма. В его манифесте были следующие пункты:

1. 
   Душа – единственная истина.
   
2. 
   Самоутверждение личности.
   
3. 
   Поиски нового без отверганья старого.
   
4. 
   Осмысленные неологизмы.
   
5. 
   Смелые образы, эпитеты, ассонансы и диссонансы.
   
6. 
   Борьба со «стереотипами» и «заставками».
   
7. 
   Разнообразие метров.
   

Как истинный лидер нового течения, Северянин назначил «Директорат эгофутуризма», куда вошли поэты: К. Олимпов, Г. Арельский и Г. Иванов.
«Я – эгофутурист. Всероссно

Твердят, он – первый, кто сказал,

Что все былое безвопросно,

Чье имя наполняет зал.

Мои поэзы – в каждом доме,

На хуторе и в шалаше.

Я действен даже на пароме

И в каждой рядовой душе.

Я пел бессмертные поэзы,

Воспламеняя солнце, свет,

И облака – луны плерезы –

Рвал беззаботно – я, поэт».

(«Крымская трагикомедия»)
1911 год был удачным для поэта. Во №2 журнала «Русская мысль» появилась статья В. Я. Брюсова с положительной оценкой стихов брошюры «Электрические стихи». Этот отзыв наверняка должна была заметить писательская среда. В том же году В. Я. Брюсов, лично не знакомый с Северяниным, прислал ему приветливое письмо и свои книги в подарок. Он же посоветовал Северянину подготовить к печати «большой» сборник стихотворений и устроил 1-е публичное выступление поэта в Москве в «Обществе свободной эстетики». «Заметил» Северянина и А. А. Блок. В конце того же 1911 года, также не будучи лично знакомым с начинающим поэтом, А. А. Блок прислал ему в подарок только что вышедший из печати сборник стихотворений «Ночные Часы» с дарственной надписью: «Поэту – с открытой душой».

Третьим поэтом, после К. М. Фофанова и В.Я. Брюсова, сыгравшим большую роль в становлении Игоря Северянина как поэта, его признании и росте популярности, был Ф. Сологуб. «Люблю стихи Игоря Северянина. Пусть мне говорят, что в них то или другое неверно с правилами пиитики, раздражает и дразнит, - что мне до этого! Стихи могут быть лучше или хуже, но самое значительное то, что они мне понравились», - писал Ф. Сологуб, веря в успех книги «Громкокипящий кубок». А успех был ошеломляющий! Сборник вышел в свет в 1913 году и за первые 2 года был издан 7 раз, а за 6 лет выдержал 10 изданий. Высокую оценку получил этот сборник и у А.А. Блока и у В. Я. Брюсова, который назвал его «книгой истинной поэзии».

«Я презираю спокойно, грустно, светло и строго

Людей бездарных: отсталых, плоских, темно-упрямых.

Моя дорога – не их дорога.

Мои кумиры – не в людных храмах.

Я не желаю ни зла, ни горя всем этим людям, -

Я равнодушен; порой прощаю, порой жалею.

Моя дорога лежит безлюдьем.

Моя пустыня – дворца светлее.

Не знаю скверных, не знаю подлых: все люди правы;

Не понимают они друг друга, - их доля злая;

Мои услады – для них отравы.

Я презираю, благословляя…»

(«Рядовые люди», 1910)

В декабре 1913 года состоялся первый «поэзовечер» Северянина в зале Тенишевского училища. Позднее, в 1939 году поэт подсчитал, что всего за 5 лет, с 1913 по 1918 год, он выступил около 130 раз, из них в Петербурге – 55, в Москве –26, в Харькове –10 и во многих других городах.

Слава Северянина росла. Еще в 1910 году он писал:
«Позови меня,

Я прочту вам себя,

Я прочту вам себя,

Как никто не прочтет».

Чтением своих стихов он буквально завораживал публику. И те, кто еще 2 года назад осмеивали и освистывали поэта, теперь в восторге принимали. На концерты было невозможно попасть, число поклонников росло с каждым днем. Зрителей увлекали и необычные слова «озерзамки», «грёзерки», и манера исполнения стихов. Надев маску «эстета-гения», всегда в черном строгом сюртуке, всегда с цветком в петлице невозмутимый и, якобы равнодушный к славе, нараспев читал, почти пел он свои стихи:
«Ананасы в шампанском! Ананасы в шампанском!

Удивительно вкусно, искристо и остро!

Весь я в чем-то норвежском!

Весь я в чем-то испанском!

Вдохновляюсь порывно и берусь за перо!

Стрекот аэропланов! Беги автомобилей!

Ветра просвист экспрессов! Крылолет буеров!

Кто-то здесь зацелован. Там кого-то побили!

Ананасы в шампанском - это пульс вечеров!

В группе девушек нервных, в остром обществе дамском

Я трагедию жизни претворю в грезофарс…

Ананасы в шампанском! Ананасы в шампанском!

Из Москвы - в Нагасаки! Из Нью-Йорка – на Марс!!

(«Увертюра»,1915)

Закончив чтение, удалялся: ни поклона, ни взгляда, ни улыбки публике. А публика неистовствовала, загипнотизированная его «пением».

Грянула война 1914 года. Александр Блок воспринял ее как испытание. Делом подтвердил мужественный взгляд акмеиста на мир Николай Гумилев – отправился добровольцем на фронт. Но многие поэты увидели в войне всего лишь новую тему. Игорь Северянин «прославился» безответными стихами:

«Друзья, но если в день убийственный

Падет последний исполин,

Тогда, ваш нежный, ваш единственный,

Я поведу вас на Берлин!..»

Шли месяцы кровавых боев, а до Берлина было далеко. Видя воочию неисчислимые беды, которые приносит России война, Северянин изменил к ней свое отношение. В дневнике художника Константина Сомова есть запись от15 декабря 1914 года о посещении им салона Ф. Сологуба, где поэты читали новые стихи: «Недурны два стиха против войны Игоря Северянина…».

Через год Северянина призвали на службу. О том, как не приспособлен был поэт к казарменному быту, как он стал посмешищем в роте, рассказывал в своих воспоминаниях писатель Леонид Борисов:

«Рядовой Игорь Лотарев случайно, или так и должно было быть, из 5 выпущенных пуль в цель попал 3 раза. Дважды пульки легли кучно. Батальонный командир похвалил Лотарева:

- Молодец, солдат!

На что Северянин, он же солдат Лотарев, чуть повернувшись в сторону батальонного командира, небрежно кивнул:

• 
  Мерси, господин полковник!
  

Батальонный застыл в позе оскорбленного изумления. Кое-кто из солдат, стоявших подле стрелка и его поощрителя, прыснул в кулак, кое-кто побледнел, чуя недоброе за этакий штатский и даже подсудный ответ, когда полагалось гаркнуть: «Рад стараться, ваше высокоблагородие!»

Наконец батальонный разразился отборной бранью и, призвав к себе ротного, взводного и отделенного, назидательно отчеканил:

• 
  Рядового с лошадиной головой, вот этого, впредь именовать по-новому, а именно, как я скажу: Мерси. Понятно? Рядовой Мерси!
  

Так на весьма короткое время и призвали Северянина».

Испытав на себе бремя солдатчины, Игорь Северянин в мае 1918 года писал о Ленине как миротворце, прервавшем империалистическую бойню:

«Его бесспорная заслуга

Есть окончание войны.

Его приветствовать, как друга

Людей, вы искренне должны.

Я – вне политики, и, право,

Мне все равно, кто б ни был он.

Да будет честь ему и слава,

Что мир им первым, заключен».

(«По справедливости»)
После «Громкокипящего кубка» Игорь Северянин проявил необычайную авторскую активность: в 1914 году был издан 2-й сборник стихотворений Северянина «Златолира» (выдержал 7 изданий), в 1915 году – «Ананасы в шампанском» (5 изданий), в 1916 году – «Victoria Regia» (4 издания), затем «Поэзоантракт» и «Тост безответный» (соответственно 2 и 1 издания). На волне славы он публикует не только новые стихи, но и старые, явно не из лучших. Сборники были встречены критикой довольно прохладно: автора обвиняли в повторах, отсутствии вкуса, слащавости. Но несмотря на обилие критических статей, число поклонников Северянина не уменьшалось. И как апофеоз его славы – выборы «короля поэтов». Надо сказать, к своему титулу Северянин относился довольно серьезно и не раз использовал его во время выступлений в первые годы жизни в Эстонии.
(Стих. «Самопровозглашение» читает В. Зозулин)
В марте 1918 года Игорь Северянин навсегда покинул Россию, поселившись в Тойле, небольшом рыбацком поселке на берегу Финского залива. Поэт становится эмигрантом. Хотя сам он не считал себя таковым и в 1930 году в беседе с полпредом Ф. Ф. Раскольниковым сказал: «… я не эмигрант и не беженец. Я просто дачник. С 1918 года». Он и чувствовал себя дачником в маленькой, уютной, «ёловой» Тойле с ее 76 озерами, красивыми лесами, тишиной и покоем; много рыбачил (Северянин был заядлым рыбаком), бродил по окрестностям.
«Эстония, страна моя вторая,

Что патриоты родиной зовут,

Мне принесла все достоянье края,

Мне создала безоблачный уют,

Меня от прозы жизни отрывая,

Дав сладость идиллических минут».

(«Секстина VI»)
Поэт довольно быстро включился в литературную жизнь Эстонии. Первое его выступление состоялось 22 марта 1919 года в Таллине, за ним последовали другие.

6 февраля 1920 года в актовом зале университета Тарту Игорь Северянин дал поэзовечер. «… Множество студентов, затаив дыхание, следят за исполнением, восхищаясь витальностью Северянина, бурно аплодируя даже тогда, когда от них – эстонцев – порой ускользает значение отдельных слов. Жизнерадостность стихов поэта близка молодежи. Они – призыв к естественной жизни, к миру, любви, веселью, к трудовым ритмам. Да, вопреки всему, жизнь продолжается:

«Весенний день горяч и золот,

Весь город солнцем ослеплен!

Я снова – я: я снова молод!

Я снова весел и влюблен!

Душа поет и рвется в поле,

Я всех чужих зову на «ты»…

Какой простор! Какая воля!

Какие песни и цветы!

Шумите вешние дубравы!

Расти, трава! Цвети, сирень!

Виновных нет: все люди правы

В такой благословенный день!»

(«Весенний день»,1911)
Слушатели как бы ощущают: среди них – само Солнце. И кажется, не было ужасов войны, «щемящего ненужья» нужды, на мгновение даже сдается: раскаты боев навсегда смолкли, настал вечный мир» (А. Вальмар «Эста вступает в жизнь»).

В том же Тарту 21 декабря 1921 года Игорь Васильевич Лотарев обвенчался в Успенском соборе с Фелиссой Михайловной Круут, жительницей Тойла. Она была статная, сероглазая, хорошо начитана, сама писала стихи и составляла Северянину подстрочники для переводов с эстонского. Они прожили вместе в Тойла 15 лет. Фелиссе Круут посвятил поэт лучшие свои любовные стихи. Вот одно из них:

«Ты совсем не похожа на женщин других:

У тебя в меру длинные платья,

У тебя выразительный, сдержанный стих

И выскальзывание из объятия.

Ты не красишь лица, не сгущаешь бровей

И волос не стрижешь в жертву моде.

Для тебя есть Смирнов, но и есть соловей,

Кто его заменяет в природе.

Ты способна и в сахаре выискать «соль».

Фразу – в только намекнутом слове…

Ты в Ахматовой ценишь бессменную боль,

Стилистический шарм в Гумилеве.

Для тебя, для гурманки стиха, острота

Сологубовского триолета,

И, что Блока не поцеловала в уста,

Ты шестое печалишься лето.

А в глазах оздоравливающих твоих –

Ветер с моря и поле ржаное.

Ты совсем не похожа на женщин других,

Почему мне и стала женою».

(«Отличной от других»)
Женитьба окончательно связала Северянина с Тойла. Поэт полюбил залитые солнцем окрестные луга, высокие сосны, берег, с которого открывался прекрасный вид на море. Жизнь протекала размеренно. Он много писал. Творческий диапазон его стал шире, кроме лирики, создаются: стихотворная комедия «Плимутрок», романы в стихах «Падучая стремнина», «Колокола собора чувств», «Роса оранжевого часа»… В 1922 году у Игоря Северянина и Фелиссы Круут родился сын Вакх.

С начала 20-х годов, обычно зимой, Игорь Северянин предпринимал поездки за границу, где выступал с поэзовечерами. Его голос слышали концертные залы Латвии, Литвы, Финляндии, Польши, Германии, а позднее – Югославии, Румынии, Болгарии, Франции. На родине и за рубежом поэт дал свыше 400 концертов. Всюду Северянина сопровождал успех, но в лучшем случае он казался «королю поэтов» эхом российской славы.

В эстонский период поэзия Игоря Северянина освобождается от экстравагантных изысков, стих преображается, становясь простым, точным, ёмким. Поэта грызла ностальгия. Россия была рядом: туда спешил по Финскому заливу пароход, оттуда над полями и лесами прилетал вдруг ветерок и освежал лицо. А он не мог сесть в поезд и выехать в родной город на Неве.

«Ты потерял свою Россию.

Противоставил ли стихию

Добра стихии мрачной зла?

Нет? Так умолкни: увела

Тебя судьба не без причины

В края неласковой чужбины.

Что толку охать и тужить –

Россию нужно заслужить!»

(«Что нужно знать», 1925)

В середине 1920-х гг. Северянин создал целый цикл стихов о России, о Москве, которые вошли впоследствии в сборник «Классические розы» (1931).
«Москва вчера не понимала,

Но завтра, верь, поймет Москва:

Родиться русским – слишком мало,

Чтоб русские иметь права…

И, вспомнив душу предков, встанет,

От слова к делу перейдя,

И гнев в народных душах грянет,

Как гром живящего дождя.

И сломит гнет, как гнет ломала

Уже не раз повстанцев рать…

Родиться Русским – слишком мало:

Им надо быть, им надо стать!»

(«Предгневье», 1925)
И действительно он верил, что когда-либо он вернется «домой», но опасался. Что ему не дадут визы, не будет возможности выступать и печататься в СССР, считал, что Советской России не нужны «лирики», а политикой он заниматься не желал.

С 1923 года жизнь Северянина начала меняться, все труднее стало находить литературный заработок. Все чаще газеты не хотели печатать его стихи, а издатели публиковать уже готовые сборники. Так, в 1923 году Северянину не удалось организовать ни одного поэтического вечера ни в Юрьеве, ни в Ревеле, «вернулся обескураженный людской черствостью и отчужденностью».

Периоды безденежья перемежались с периодами взлетов, успеха, славы. Очень удачно прошли гастроли в 1924 году, в 1925 году возобновилась его работа во многих издательствах, редакциях газет и журналов, выходят в свет два автобиографических романа «Роса оранжевого часа» (1925) и «Колокола собора чувств» (1925). Но в декабре 1925 года в письме снова звучат грустные слова: «… В столе много рукописей для издания, в горле – голоса для эстрады, в груди – вдохновения для творчества. И все тщетно, ибо ничего никому в это гнусное реалистическое время не нужно».

С 1925 по 1931 год не вышло ни одного сборника стихотворений Игоря Северянина. Редки были публичные выступления.

За услуги по переводу и пропаганде эстонской поэзии иногда ему выделяли субсидии из государственного фонда. Но денег явно не хватало, жилось трудно, иногда приходилось питаться только хлебом и картошкой. В 1926 году Северянину оказывал помощь С. В. Рахманинов.

В 1932 году поэт за свой счет издал сборник стихов «Адриатика», написанных под впечатлением поездки на Балканы. И сам же распространял его, рассылая знакомым для продажи.

В марте1933 года Северянин предпринял полуторагодичную поездку по Югославии, Бессарабии, Румынии, Болгарии, где выступал с лекциями и концертами. Лишь в июле 1934 года вернулся в Тойлу. Это были последние гастроли поэта. А в 1935 году выходит последняя книга Северянина «Рояль Леандра». Его основной литературной работой становятся переводы эстонских поэтов.

Особенно ухудшается материальное положение Северянина к 1936 году. В 1935 году он расстался с Ф. Круут и переехал с Верой Борисовной Коренди в Таллин. Здесь они жили только на зарплату В. Б. Коренди. Всплеск интереса к его творчеству вызвало 50-летие поэта в 1937 году. Удалось организовать несколько вечеров, правительство Эстонии назначило ему пожизненную пенсию в 8 долларов. Вынужденная жизнь в городе для антиурбаниста Северянина была очень тяжела: он рвался за город, к столь им любимым рекам. В последние годы жизни поэт неоднократно менял место жительства: в 1937 году они переехали в деревушку Саркуль, затем Усть-Нарва – изящный городок, который очень нравился поэту. Но средств к существованию не было, и опять смена места жительства – сырой, ненавистный Северянину Пайде. Поэт часто болел, климат Пайде не подходил для его здоровья, но денег не было даже на лекарства.

Северянин делает попытки вернуться к жене, пишет ей: «… Смертельно тоскую по тебе, рыбе весенней, по дому благостному. Не отвергай, Фелисса: все в твоих руках – и мое творчество, и мой покой, и моя безоблачная радость». Однако, судя по всему, Ф. М. Круут не простила Северянина. Со своей стороны В. Б. Коренди запретила ему писать и звонить по телефону в Тойла.

В начале 1940 года, накануне 35-летнего юбилея творческой деятельности, в статье « Игорь Северянин беседует с Игорем Лотаревым о своем 35-летнем юбилее», поэт с горечью писал: «Вы теперь что-нибудь пишите?» - спрашиваю я, стараясь переменить тему. «Почти ничего: я слишком ценю поэзию и свое имя. Чтобы позволить новым стихам залеживаться в письменном столе. Издателей на настоящие стихи теперь нет. Нет и читателя. Я пишу стихи, не записывая их, и почти всегда забываю».

Но все же Северянин не был забыт. В марте, в Таллине, в помещении клуба Черноголовых был торжественно отмечен его литературный юбилей. Артисты читали стихи юбиляра и пели романсы на его слова, и почти 2 часа поэт читал стихи из сборника «Классические розы».
«На старость ли это, - не знаю, не знаю, -

Быть может, усталость – души седина,

Но тянет меня к отдаленному краю,

Где ласковый воздух и ярче волна.

Мне хочется теплого и голубого,

Тропических фруктов и крупных цветов,

И звончатой песни, и звучного слова,

И грез без предела, и чувств без оков.

Я север люблю, я сроднился с тоскою

Его миловидных полей и озер.

Но что-то творится со мною такое,

Но что-то такое завидел мой взор,

Что нет мне покоя.

Что нет мне забвенья

На родине тихой, и тянет меня

Мое пробудившееся вдохновенье

К сиянью иного – нездешнего – дня!»

(«Тяга на юг», 1929)

1940 год был годом надежд для Северянина: Эстония была присоединена к СССР, поэт приветствовал это событие, воскресли надежды вернуться к литературной работе. Началась переписка с Москвой и Ленинградом. Северянин посылал туда свои стихи, некоторые из них были напечатаны в журналах «Красная новь» и «Огонек». Он подготовил и послал своему давнему другу Г. А. Шенгели сборник последних стихов. В ответ Г. А. Шенгели писал: «Я не мог не порадоваться, читая Ваши стихи. Прежняя певучесть, сила, прежняя «снайперская» меткость эпитета. Какой вы прекрасный поэт, Игорь Васильевич. И я больше чем уверен, что Вы еще направите «колесницу Феба зажечь стопламенный закат»! вспомните Тютчева, который лучшие стихи написал под старость, а Вам до старости далеко: 53 года всего…»

К сожалению, этот сборник стихотворений не был напечатан (возможно, помешала начавшаяся война). Несмотря на болезнь ( у Северянина было больное сердце), он был полон творческих планов, думал о скором возвращении на Родину.

Но вернуться он не успел: Эстонию оккупировала гитлеровская Германия, а эвакуироваться Северянин не сумел.

Жить ему оставалось считанные недели. Тут уж не до «поэз». Последняя строфа его последнего стихотворения начинается простыми словами – быть может, самыми простыми и самыми пронзительными из всего, что написал за всю жизнь «король поэтов»: «Одна мечта: вернуться бы к тебе…».

Умер поэт 20 декабря 1941 года, ему шел всего лишь 55-й год. Проводить Северянина пришли две женщины: Вера Коренди и Фелисса Круут. Похоронен поэт на Александро-Невском кладбище в Таллине. На его могиле стоит плита с высеченным на ней двустишием из сборника «Классические розы»:
«Как хороши, как свежи будут розы,

Моей страной мне брошенные в гроб!».

(Стих. «Письмо» читает В. Зозулин)