Главная Другое
Экономика Финансы Маркетинг Астрономия География Туризм Биология История Информатика Культура Математика Физика Философия Химия Банк Право Военное дело Бухгалтерия Журналистика Спорт Психология Литература Музыка Медицина |
страница 1страница 2страница 3страница 4На правах рукописиНечушкин Александр ЮрьевичГрупповой эгоизм в российском обществе: социологический анализ22.00.04 – Социальные структуры, социальные институты и процессыАВТОРЕФЕРАТдиссертации на соискание ученой степенидоктора социологических наукРостов-на-Дону – 2007 Диссертация выполнена в ФГОУ ВПО «Южный федеральный университет», в Институте по переподготовке и повышению квалификации преподавателей гуманитарных и социальных наук на кафедре социологии, политологии и права
Защита состоится «20» июня 2007 года в 13.00 часов на заседании диссертационного совета Д.212.208.01 по философским и социальным наукам в ФГОУ ВПО «Южный федеральный университет» (344006, г. Ростов-на-Дону, ул. Пушкинская, 160, ИППК ЮФУ, ауд. 34). С диссертацией можно ознакомиться в Научной библиотеке ФГОУ ВПО «Южный федеральный университет» (344006, г. Ростов-на-Дону, ул. Пушкинская, 148). Автореферат разослан « » 2007 г. Ученый секретарь диссертационного совета М.Б. Маринов ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ Актуальность темы исследования. В настоящее время российская социологическая мысль отмечает высокую степень дезинтеграции общества, рассогласованность в социальном взаимодействии социальных групп и слоев, недоверие к государственным и социальным институтам, сегментированность социально-статусных позиций, поведенческих кодов, социальных и нравственных норм. Институциональные и структурные изменения в условиях социальной иммобильности и короткого периода времени относят к социальным трансформациям. Подчеркивается их спонтанный, имеющий неоднозначные социальные последствия и порождающий социальные риски характер. Действительно, социальные изменения содержат отклонения от намеченных целей, могут принимать состояние самосбывающегося пророчества. Ведь социальное развитие определяется «субъективной» картиной общества, социальными потребностями большинства населения. Если люди готовятся к наиболее худшему социальному сценарию, он может стать вполне реальным хотя бы по социальным последствиям. Групповой эгоизм, поведенческие стратегии, направленные на поддержание или достижение социальных целей путем обособления, подавления других социальных групп, переложения социальной ответственности и использования социальных институтов для воспроизводства социальных и культурных различий, являются «социальным фактом» в российском обществе. Групповой эгоизм, представленные способы адаптации и интеграции в социально дезинтегрированном обществе, несомненно, имеют прагматический эффект для индивидов, привыкших жить и действовать в условиях социальной аномии и социальной анархии. Но групповой эгоизм блокирует усилия по социальной консолидации общества, созданию эффективного государства и продвижению по пути социальной модернизации. Поворот к институционализации социального порядка, повышению роли государства в экономической, социальной сфере, который характеризует последнее пятилетие российской жизни, осуществляется в условиях сопротивления со стороны различных групп, действующих по правилам группового эгоизма. Внедрение правовых норм, рациональное функционирование социальных институтов и стремление ограничить или нейтрализовать искажение социальных практик вызывают негативную реакцию, связанную с потерями социальной преференции, издержками социальной ответственности и законопослушания. Возникает парадоксальная ситуация, когда большинство россиян выступают за наведение порядка, восстановление законности и ответственности, но в отношении собственных социально-статусных позиций, объема прав и обязанностей хотели бы сохранить «волю», возможность жить и действовать в соответствии со сложившимися конвенциональными установками. Люди пытаются возложить ответственность на государство и крупный бизнес, не пытаясь осмыслить и принять какие-то действия по обретению «правовой лояльности и навыков жить по нормам». В обществе отсутствуют референтные группы, которые могли быть ориентированы на принятие социального консенсуса, продемонстрировать образ жизни, совпадающий с универсальными правилами социальной жизни, социальным долгом. Конечно, можно говорить о посттравматическом синдроме, слабости государства и маргинальности правовых норм, о непреодолимости социокультурного шока и индивидуализации жизненных стратегий как стимулах группового эгоизма. Тем не менее, миллионы россиян, привыкших к консенсусу «социального невмешательства», социального исключения, ориентированы на сохранение длинной социальной дистанции от общества и государства, испытывают гражданское недоопределение и не готовы к интеграции и консолидации на базе социальных ценностей порядка и справедливости. Групповой эгоизм удобен тем, что переводит социальный протест в социальную девиацию, рассредоточивает социальную энергию на социальном микроуровне, но без его преодоления или хотя бы нейтрализации трудно добиться изменений в повышении эффективности государства, формировании цивилизованного рынка и обеспечении социальной стабильности и безопасности. Групповой эгоизм, связанный с «уверенностью в собственных силах», предполагает только негативную идентификацию и мобилизацию, является «питательной почвой» для эгоцентристских, ксенофобских, локалистских предрассудков и стереотипов. Можно сказать, что групповой эгоизм воспроизводит «дисфункциональную стабильность», диссонансные социальные взаимодействия и досоциальные формы социального обеспечения, что содержит риски социальной деградации и стагнации, доминирования долговременных неформальных практик. Вышесказанное определяет выбор данной темы, так как по теоретико-методологическим и социально-практическим основаниям важно выявить характер группового эгоизма как самопрезентации и поведения социальных групп, в сфере экономики, социальной интеграции, отношения к государству. Осознание масштабов, форм и неэффективности группового эгоизма является свидетельством гражданской зрелости общества, его способности к рефлексивному мониторингу. Степень научной разработанности темы. Исследования группового эгоизма имеют устойчивую социально-психологическую традиционность, связанную с работами Г. Ле Бона, Дж. Смелзера, Г. Тарда. Социологическая мысль, признавая социологический дискурс групповой деятельности и группового мышления, отмечает феномен эгоизма, отталкиваясь от сложности описания эгоизма в принятых научной мыслью концепциях. Тем не менее, классики социологической мысли – М. Вебер, Э. Дюркгейм, Л.Ф. Уорд, исходили из проблем мотивации поведения привычными социальными ориентациями, желаемыми и потребляемыми. Групповой эгоизм, как поведение, ориентирован на удовлетворение социального потребления путем социальной дисфункции, социальной аномии, нарушения принципов органической солидарности. В классической версии групповой эгоизм представляется нарушением социальных норм, социальной патологией, вызванной различными возмущающими факторами (низкий уровень социальной консолидации, войны, классовая борьба, реформирование общественного сознания). Групповой эгоизм признается следствием несбалансированности социальных и групповых интересов, утраты влияния интегративных ценностей и легитимации противоречащих социальным нормам и правилам средств и способов достижения индивидуальных и групповых целей. Классическая социология анализирует групповой эгоизм в контексте определенных общественных отношений. По Э. Дюркгейму, эгоизм воспроизводится в функциональной зависимости социальных связей и состояния коллективного сознания. М. Вебер рассматривает групповой эгоизм как возмещение рационального поведения, возможность при недостатке рациональных средств и навыков социальной реакции достигать коллективных целей досоциальной солидарностью. Таким образом, классическая социология оценивает групповой эгоизм как «социальную патологию», которая нормальна в определенных воспроизводящих ее социальных отношениях. Подобный подход развивается в теории функциональной альтернативы Р. Мертона, согласно которой групповой эгоизм ориентирован и поддерживает выполнение социальных функций социальными институтами, служит способом консолидации социальной группы и ее социальной идентичности. По Р. Мертону, групповой эгоизм является альтернативой функциональному давлению в условиях, когда доминируют дисфункции социальных институтов. По его классификации групповой эгоизм можно отнести к ритуализму и ретреатизму, так как формальное искажение правил или уход от них связаны с возможностями в рамках этих правил добиваться реализации групповых ценностей. Концепции макроуровня освещают групповой эгоизм в системе социальных отношений, предполагая выражение на уровне социальной интеграции, разработанной в исследованиях П. Бергера, П. Блумера, Г. Кули, Т. Лукмана, Дж. Мида. Институционализация перемещает акцент на взаимодействие индивидов и интерпретацию понимания, осуществляемого в процессе такого взаимодействия. Групповой эгоизм является проявлением слабости человека, перемещением индивидуализации в стандартное групповое поведение, позиционированием императивного «Я» над рефлексией, достижением взаимного согласия на уровне группы с целью «навязывания» групповых интересов как универсальных, имеющих общесоциальное значение. Обозначенная собственная (групповая) значимость рассматривается как определенное отношение с другими людьми и внедряется в качестве конструируемого символа. Эта позиция развивается в работах П. Бергера и Т. Лукмана. Групповой эгоизм восходит к объективным условиям существования, интерпретации социальных рисков, согласно которой индивид наиболее успешно реализует свои цели, действуя в группе, имеет длительную социальную деятельность по отношению к другим группам, воспринимает их как «чужих» и поддерживает превосходство по отношению к ним. Упорядочивание реальной повседневной жизни достигается через конструирование общества, в котором группа воспринимается центром «порядка», оппозицией влиянию «чужих». В исследованиях П. Бурдье, Э. Гидденса, Д. Макклеланда, П. Штомпки намечаются пути исследования группового эгоизма на основе деятельностного подхода. П. Бурдье в концепции диспозиций указывает на применение норм группового эгоизма, как социально унаследованных или принятых установок, соответствующих правилам «игры». Им подчеркивается присоединение групп к существующему порядку, правилам господствующих групп с целью использования социальной компетенции, официальных процедур для легитимации собственных групповых интересов. Групповой эгоизм относится к символическому измерению социального порядка. Позиции форм группового доминирования являются «естественными», несмотря на то, что реализуются в форме символического исключения: группа может выполнять функции эксперта в той или иной социопрофессиональной сфере, осуществляя легитимацию социальной иерархии. Подход П. Бурдье характеризуется отречением от субстанционализма, отклонением группового эгоизма как совместной практики, достаточно действенной и связанной с делегированием интересов, чтобы говорить о возможности группового перемещения из одной сферы в другую посредством диспозиций. Эгоизм может осмысливаться как ресурс достижения, связанный с восполнением политических, экономических и символических ресурсов для деятельности в легитимном пространстве. Теория структурации Э. Гидденса примечательна тем, что анализирует групповой эгоизм в рамках практик акторов, использования «практических схем» в условиях недостижимости или ослабления рефлексивного знания. Групповой эгоизм уравнивает шансы экспертных и деятельностных групп населения, ограничивая возможности включения дискурсивного сознания, которое делало бы деятельность социальных групп контролируемой и ограничивало в той же степени потенциал социальной мобильности. Групповой эгоизм порочен в том смысле, что упрощает возможность выразить практически то, что группы не в состоянии сделать дискурсивным образом. П. Штомпка предлагает синтетический подход к проблеме группового эгоизма. Он позиционирует мысль о предопределенности группового эгоизма при травматических социальных изменениях. Согласно исследовательской схемы П. Штомпки, групповой эгоизм, с одной стороны, наследует опыт двойственности человека в социальном обществе, с другой – связан со стремлением преодолеть посттравматический синдром. Групповой эгоизм представляет стратегию, основанную на интерпретации ситуации, как требующей выхода на практику. Отрицание логики и групповой ответственности за прошлое и ориентация на социально-стратегические достижения без применения и поддержания стандартов и норм рыночной культуры характеризуют поведение социально активных агентов. Групповой эгоизм воплощает ретроактивизм и социальную исключительность, предохраняет от чрезмерных социальных ожиданий и отдает предпочтение формам социальной взаимопомощи или «сделки», при которой участники настроены на получение взаимной выгоды. П. Штомпка признает правила группового эгоизма, указывая на вполне возможный отказ от индивидуализма и адаптации до тех пор, пока не появятся система ценностей и новые групповые идентичности, связанные с легитимацией достиженческой культуры. Российская социологическая мысль исследует групповой эгоизм в различных аспектах социальной жизни. Ю.Г. Волков, Т.И. Заславская, И.П. Попова, В.В. Радаев, М.А. Шабанова рассматривают групповой эгоизм в контексте институционализации неформальных практик, расхождения формально-правовых норм и поведенческих стратегий, направленных на создание механизмов неправового взаимодействия. Групповой эгоизм осмысливается как «переориентация свободы» в обществе с неэффективными правилами, рыночными институтами и «сословностью» социальных интересов. В исследованиях Л.Д. Гудкова, Б.В. Дубина, Е.А. Здравомысловой, А.Г. Левинсона применяется модель тоталитаризма, анализа группового эгоизма, как сословной, навязанной идентичности, неразвитости навыков социальной самостоятельности и идентификационного выбора в условиях неэффективности государственных институтов. Группа выполняет роль «институционализированного сектора», гаранта социальной уверенности, безопасности и поддержания связей с обществом. Работы Л.А. Беляевой, З.Т. Голенковой, Т.И. Заславской, Л.А. Семеновой, М.Ф. Черныша посвящены интерпретации группового эгоизма, как состояния социальной дезинтеграции российского общества, невозможности и неготовности к применению форм социально-мобильного взаимодействия, обеспечивающего воспроизводство социальных коммуникаций, соблюдение базисных социальных ценностей и поддержание паритета интересов, направленного на доступ к социальным благам различных социальных групп. Гипертрофированные формы социального неравенства, по мнению данных авторов, закрепляют групповой эгоизм, так как негативная зависимость между результатом труда и вознаграждением ведет к тому, что группы находятся в конкурентных отношениях с целью давления, продвижения и использования социальных и властных ресурсов в «свою пользу». Исследования Е.С. Балабановой, М.К. Горшкова, С.А. Кравченко, Т.М. Макеевой,, А.Л. Темницкого, Н.Е. Тихоновой, показывают групповой эгоизм, как следствие «ускоренной модернизации», как формы достиженчества, связанной с актуализацией личных и групповых ресурсов, переопределением иерархии социальных ценностей и предпочтений, наследственностью традиционных форм идентичности. Предполагается, что групповой эгоизм имеет тенденцию к «нивелированию», конкурируя с достижением социально-группового консенсуса. Одновременно выявлены его роль в расширении возможностей социальной карьеры и влияние на социальную активность по достижению целей группового «комфорта» и «уверенности». Таким образом, в современной социологической мысли сложились три основных подхода к истолкованию проблем группового эгоизма: а) структурный, рассматривающий групповой эгоизм как условие воспроизводства общественных отношений, связанных с социальным и профессиональным обособлением и демонстрацией групповых и социальных интересов; б) диспозиционный, анализирующий групповой эгоизм, как символический ресурс, воспроизводимый в процессе определения и переопределения групповых позиций согласования интересов; в) деятельностный, направленный на исследование группового эгоизма, как способа реализации определенных практических схем и установок в условиях неравного доступа к социальным ресурсам, низкого социального доверия в обществе. Указанные подходы обладают объяснительным и аналитическим потенциалом, но имеется определенная проблема в изучении группового эгоизма, как совокупности поведенческих стратегий, направленных на легитимацию неформальных практик и использование социальных институтов с целью сохранения «достигнутого положения» или получения достаточных социальных привилегий, а также закрепления «особого» положения и сокращения или удлинения социальной дистанции с другими социальными группами. Именно эти обстоятельства делают актуальной разработку проблемы группового эгоизма в российском обществе, как имеющего важные для развития социологической мысли теоретико-методологические и теоретико-концептуальные последствия, так и социально-практические выводы для реализации эффективного социального управления и сбалансированной социальной политики. Гипотеза исследования. Групповой эгоизм в российском обществе реализуется через поведенческие стратегии различных групп населения, обозначенных по способам переориентации к определенным неформальным практикам, связанным с использованием институциональных норм или отклонением от них на основе имеющихся внутригрупповых и межгрупповых инноваций с целью закрепления достигнутого социального статуса или получения преимуществ в распределении социальных благ. Групповой эгоизм ориентирован на сохранение дисфункциональности социальных институтов, «замещение» социального доверия и воспроизводство социальных и культурных различий для негативной консолидации. Хотя групповой эгоизм имеет определенное позитивное значение в условиях разрушения государства, монополизации экономики и социальной дезинтеграции, он порождает социальные риски «девиантности», ухода от социальной и правовой ответственности, сегментации социальных ролей. Цель диссертационного исследования состоит в изучении, выявлении структурных, функциональных, деятельностных оснований группового эгоизма, его производства и воспроизводства в социальном взаимодействии, а также влиянии на институциональные и структурные преобразования в обществе и становлении новой рыночной культуры. Достижение поставленной цели предполагает решение следующих исследовательских задач:
исследование путей и способов преодоления группового эгоизма в построении социально эффективного общества и государства. Объектом исследования является межгрупповое взаимодействие, направленное на воспроизводство или изменение социально-статусных позиций. Предметом исследования выступает групповой эгоизм, как поведенческие стратегии социальных групп и слоев, ориентированных на успешность как принцип референтности с использованием эксклюзивной групповой идентичности и поддержание дистанции по отношению к другим социальным группам. Теоретико-методологическую основу исследования составляют концептуальные разработки классической социологии, рассматривающие групповой эгоизм как стратегии, направленные на производство и воспроизводство социальных и культурных различий с целью сохранения или повышения социальных или социально-статусных позиций: теория социальной аномии Э. Дюркгейма, модель целерационального поведения М. Вебера, открытых и латентных функций Р. Мертона и диспозиций П. Бурдье. Автор диссертации использует исследовательские процедуры отечественных ученых – М.А. Шабановой, Л.А. Беляевой, З.Т. Голенковой для анализа стратегий социальных групп и слоев в условиях социальной дезинтеграции и расхождения между формально-правовыми нормами и неформальными практиками. Эмпирическая база работы представлена, во-первых, материалами социологических исследований, проведенных различными подразделениями ИС РАН, ИСПИ РАН, ИКСИ РАН в 2001 – 2006 гг.; во-вторых, социологическими центрами городов Новосибирска, Екатеринбурга, Санкт-Петербурга, Ростова-на-Дону; в-третьих, данными социальной статистики Госкомстата РФ, Минтруда и социального развития, Минобразования РФ. В работе использовались также материалы социологических исследований по ЮФО, проводимых с участием автора ЦСРИиП ИППК РГУ и ИСПИ РАН в 2003 – 2006 гг., в том числе по гранту Всемирного банка «Оценка качества и доступности социальных услуг органов государственной власти, местного самоуправления и бюджетных учреждений в субъектах Южного федерального округа» (2006 г.) и «Проблемы обеспечения жильем молодых семей в Ростовской области» (2005 г.) Научная новизна исследования состоит в выявлении стратегий группового эгоизма и обусловленного им влияния на структурные и институциональные изменения, а также на идентификационные модели и ценностные ориентации россиян. Она может быть выражена следующим образом:
На защиту выносятся следующие положения:
групповой эгоизм является способом презентации и реализации интересов на основе присвоения институциональных ресурсов и представления частных интересов как общесоциальных. Векторность группового эгоизма определяется доступностью группы к социальным ресурсам, развитостью социальных практик присвоения и степенью инструментализации жизненных ценностей. Поэтому наиболее адекватным представляется конструкт «трансформационного» поведения, включающий социально-дифференцирующие и социально-идентификационные индикаторы направленные на продуцирование различий, социальных фильтров и барьеров во взаимодействии с другими социальными группами.
Теоретическая значимость работы. Во-первых, разработка концептуальных основ группового эгоизма в российском обществе представляет вклад в развитие теории социальной транзиции. Во-вторых, автором обоснованы методологические критерии исследования группового эгоизма, что имеет значение для теоретической реконструкции сдвигов в общественном сознании и поведении россиян. Практическая значимость исследования состоит в возможности использования содержащихся в нем положений и выводов для разработки концепции государственной политики в социальной сфере, повышения качества управления социальными процессами и реализации определенных политико-правовых и социально-институциональных изменений с целью достижения баланса государственных, общенациональных, групповых интересов в различных сферах социальной жизни, при разработке программ социологического исследования по проблемам группового эгоизма. Апробация работы. Основные положения и выводы диссертационного исследования докладывались и обсуждались на III Российском философском конгрессе «Рационализм и культура на пороге третьего тысячелетия» (Ростов-на-Дону, 2002), II Всероссийском социологическом конгрессе «Российское общество и социология в XXI веке: социологические вызовы и альтернативы» (Москва, 2003), всероссийских конференциях «Вертикаль власти: проблемы оптимизации воздействия федерального, регионального и местного уровней власти в современной России» (Ростов-на-Дону, 2001), «Становление нового социального порядка в России» (Краснодар, 2001), «Пути формирования гражданского общества в полиэтничном Южнороссийском регионе» (Ростов-на-Дону, 2001), «Цивилизация и человек: проблемы развития» (Ростов-на-Дону, 2001), «Социальный порядок и толерантность» (Краснодар, 2002), «Федеративные отношения на Юге России» (Ростов-на-Дону, 2003), на международной конференции «Роль идеологии в трансформационных процессах в России: общенациональный и региональный аспекты» (Ростов-на-Дону, 2006), на III Всероссийском социологическом конгрессе «Глобализация и социальные изменения в современной России» (Москва, 2006), на региональных конференциях и научно-практических семинарах кафедры социологии, политологии и права Института по переподготовке и повышению квалификации преподавателей гуманитарных и социальных наук при Ростовском государственном университете (1999-2006 гг.) По теме диссертационного исследования разработан и читается спецкурс на отделении «Регионоведение» Южного федерального университета. Всего автор имеет 37 публикаций, в том числе непосредственно по теме диссертационного исследования 18 научных работ, общим объемом 31,85 п.л.
Смотрите также: Групповой эгоизм в российском обществе: социологический анализ 22. 00. 04 Социальные структуры, социальные институты и процессы
708.82kb.
4 стр.
Социальный хаос в российском обществе 22. 00. 04 социальная структура, социальные институты и процессы
789.33kb.
3 стр.
Трансформация этносоциальной структуры Северного Кавказа 22. 00. 04 «Социальная структура, социальные институты и процессы»
427.32kb.
2 стр.
Динамика гендерной структуры российской армии 22. 00. 04 социальная структура, социальные институты и процессы
620.12kb.
2 стр.
Социологический анализ системы маркетинговых коммуникаций в современном российском обществе
292.91kb.
1 стр.
Программа вступительного экзамена в аспирантуру по специальности 22. 00. 04 социальная структура, социальные институты и процессы
163.63kb.
1 стр.
Т. Н. Корниенко аспирантуры и докторантуры
137.73kb.
1 стр.
Характер и динамика протестной активности на юге россии 22. 00. 04 Социальная структура, социальные институты и процессы
322.73kb.
1 стр.
Лекция 10. Социальные институты: религия, образование, наука (социология духовной жизни) Социология религии
56.38kb.
1 стр.
«социально-политический аспект информационного вещания на национальных радио россии и германии»
20.69kb.
1 стр.
Социальные налоговые вычеты
107.78kb.
1 стр.
Формула специальности: Содержанием специальности 22. 00. 04 – «Социальная структура, социальные институты и процессы» 36.75kb.
1 стр.
|